Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Конечно, поможем, — бормочет скороговоркой он и отводит глаза, а кулаки прячет под стол (вот уж верно: от любви до ненависти) и хрустит там суставами, сжимая и разжимая пальцы. — Это я к тому, чтобы пополам: пусть и менты (нецензурное слово) подсуетятся!..

А вот за это стоит выпить: походя решил еще одну поставленную мне руководством намедни задачу! Правда, я немного поплыл от спиртного, но пока эти ощущения легки и приятны: мне тепло, слабая, едва уловимая волна расслабляет тело, в ушах — шум дальнего прибоя.

— И все-таки, Евгений Николаевич, вы бы этих рысаков поставили в стойло, — Гарасим указывает большим пальцем за спину, где, в незримом пространственном измерении, лицом к бульвару располагается областное управление Министерства внутренних дел. — Этот Феклистов привез нигде не зарегистрированную аппаратуру — такой себе незаметный (нецензурное слово) дипломат. Слушать можно отовсюду: из здания, из автомобиля… Он и слушает кого хочет. Например, вас слушает… Ездят по городу два амбала в машине с темными стеклами или три барышни дежурят круглосуточно в управлении возле этого чемодана, пока аппаратура пишет. Ваш первый тоже осведомлен: ему Феклистов по дружбе продемонстрировал, присылал амбалов с чемоданом в прокуратуру…

И этот знает… Никчемная, беспомощная, безвольная, ни для кого не опасная служба безопасности!

— Нет, мы пытаемся вычислить, так сказать, отслеживаем ситуацию, но хитрый, сволочь!.. — проницательно разгадывает мои мысли Убийца Муму. — У нас там есть законспирированный человечек, другими словами, крот. Но нужно время. Ведь задач масса, скоро (нецензурное слово) выборы… Эх! Мы допьем коньяк, Николаевич, или не мужики уже с вами?..

«Итак, напрашиваются два вывода, — размышляю я, возвращаясь из службы безопасности по бульвару. — Первый: Феклистов что-то втихомолку творит, на что намекает Гарасим и во что ввязываться служба не хочет. Вывод второй: как понять слова “например, вас слушает”? Как намек или подсказку? Тогда он что-то знает, но не говорит. Или знает не больше моего, но блефует: видишь, и мы не лыком шиты…»

На этот раз я хлебнул лишнего, и два мира — вокруг меня и во мне — неустойчивы, они как бы подплыли, словно неумелые детские акварели. И хотя шаг мой внешне тверд и уверен, я несу себя с той осторожностью, с какой несут переполненный сосуд. Жлоб Гарасим! Ни балыка у него в холодильнике, ни колбасы или куска сыра. На полторы бутылки коньяка — шоколадка и четыре мандаринки!

На привычном для себя месте я останавливаюсь и смотрю поочередно в оба конца бульвара — сначала в сторону парка и реки, затем туда, где на постаменте высится спиной ко мне бронзовый бюст Пушкина. Один опер в шутку сказал как-то: на бульваре не берет только Пушкин, и то потому, что нет рук. Вот и Гарасим о том же…

Но что со мной? Еще совсем недавно мир вокруг: сонное стояние зимнего дня, туманная кисея, опустившаяся на город, прихваченное морозцем дуновение ветра на ветках деревьев, прозрачно-серые дымы над крышами одноэтажных домов, — так вот, этот мир волновал меня значительно больше чьих-то поступков и слов. Теперь волнует его никчемная составляющая — люди…

По инерции я заворачиваю к «Розе пустыни», сажусь за «свой» столик в углу и заказываю кофе.

Почему все так неразумно, нехорошо устроено в мире? — думаю я, глядя через окно на бульвар и редких прохожих, несуетно перетекающих вдоль рамы окна. Да, все люди от рождения одинаковы. Но затем одни становятся плохими, другие — хорошими. Я не утрирую, разумеется — с оттенками в ту или другую сторону. И все же по делам их — плохими и хорошими. Вот пусть бы и носились по своим орбитам, не пересекаясь, не перемешиваясь — родниковая вода с дерьмом. Но все иначе! За что Господь Бог насылает на меня негодяев? Всю мою взрослую жизнь они елозят вокруг меня, дышат в спину, пожимают мне руку и вместе с тем гадят, гадят… За что, например, у меня курирующим замом Курватюк? Почему дважды меня пытались вытолкнуть с должности? — безосновательно, без каких-либо на то причин, с дружной помощью многих коллег и сослуживцев, которым я не сделал ничего дурного. Что заставляет таких людей шуршать у меня за спиной, высматривать и вынюхивать, кто я, что я и с кем я? Ведь даже в природе ночь и день разумно разделены: то между ними утро, то вечер, — тогда как у людей негатив и позитив всегда вместе.

Может быть, Богу нужно, чтобы хорошие люди воздействовали добром на людей плохих? Но в жизни выходит наоборот. Или посыл неверен, и ответ кроется в иной плоскости, а именно: негодяи не позволяют остальным, порядочным и хорошим, расслабиться, покрыться жирком благодушия, вынуждают противодействовать, а противодействие и есть вечный двигатель эволюции? Что правда, то правда, еще как не дают: сколько нормальных людей преждевременно ушло из жизни под лживые соболезнования и жалостные марши — вперед ногами!

Но порой мне кажется, что такова жизнь. Так для всех нас устроено: опустили в некое месиво, не спросив согласия, и заворачивают в центрифуге, перемешивают, выпаривают, а где-нибудь в тайном месте стекает по капле в небесную колбу заветный жизненный эликсир…

А ведь мне всегда нравилась другая мысль — о свете в конце тоннеля!..

Я вздыхаю и втихомолку фыркаю, точно старый натруженный конь у копны сена. Но чуткая девица у стойки (по-видимому, из новеньких в этом заведении) мигом улавливает фырканье, как водится, воспринимает на свой счет и решает подойти к моему столику.

— Все в порядке, — ободряю я субтильное создание с мокрым носиком и воспаленными веками. — Кофе не хуже, чем был вчера. Хотите анекдот про свет в конце тоннеля? Пессимист видит в конце тоннеля тупик, оптимист — свет, и только машинист поезда видит в конце тоннеля двух идиотов, сидящих на рельсах.

Однако же девице невдомек, что у меня за мысли. Да и плевать ей, собственно… Она моргает ресницами и тупо смотрит мне в переносицу.

— Хорошо, принесите еще кофе, пожалуйста!

«Пьяный дурак! — укоряю себя я за ненужную общительность. — Нашел перед кем рассыпать бисер! Инфузория-туфелька! Зато анекдот вспомнился в тему…»

Так вот, вернемся к нашим баранам. Как ни крути, что ни придумывай, а в конце концов упираешься в Феклистова. Серое здание напротив — стоит пересечь бульвар, и натыкаешься на управление по борьбе с организованной преступностью, где начальником этот самый Феклистов. Человек без затылка, как я его называю, наподобие доисторических монументов с лицами по периметру головы: откуда ни зайдешь, подкрадешься, положим, сзади — а там лицо с ничего не выражающей улыбкой. И обволакивающие глаза. А еще знаменитая фраза: «Я человек не бедный, мне ваши областные финансовые потоки не интересны!»