В Коско - Войной опалённая память

Непрошеных гостей мы били неоднократно, — поддрживал мысль хозяин.

Но этот злодей крепко вооружен, да и методы еще такие применяет, стирает все на своем пути.

Такой злобы у людей раньше не было. Ничего, скоро разозлиться и наш мужик, — отвечает на свой же вопрос Петрок. Хороший, преданный боец был у меня на службе. Не плохо, что он попал мне на пути в эти трудные дни, — отметил про себя майор.

Еще до рассвета бойцы были подняты по команде. Времени на сборы ушло немного, все было приготовлено заранее. Выступили из деревни Блащитник. никого не потревожив. Через километр Пересельки. Осторожно, громко не топая, по деревянному настилу мостика приблизились к дому Варивончика и Владика, миновали его. Этих надо опасаться служат в полиции отец и сын. Слава Богу, благополучно, никакого скрипа. Приблизились к усадьбе Мишихи. И надо же! Идет с ведром доить корову.

Плохая встреча, очень нежелательная. Сын ее, Антон Хурсевич, в полиции.

Миновали забор и усадьбу, а она все провожает взглядом, даже руку приложила к глазам от восходящего солнца. Ведь к нему, на восток, держит путь отряд красноармейцев. Расскажет Антону, мерзавка, — подумал Макей, — а тот Илясову и карателям. Верная гибель. И действительно, много пришлось ему натерпеться от фашистских холуев, от диких, звериных выходок зарвавшихся оккупантов.

Но сейчас нужно вести бойцов, выручать их и сохранить. Миновали Пересельки, прошли возле края деревни Борки, углубились по дороге в лесной массив. Другие деревушки старались обходить. Вскоре и Глод. Сторож спит. Отвязываемся лодки. Еще раз разъясняется, как найти Никиту и что ему сказать. Все благополучно переправляются на другую — восточную сторону реки Птичь.

— Спасибо тебе за помощь Петр Никитович! Большие спасибо! — благодарит майор Романов своего бывшего сослуживца и крепко пожимает руку.

— О чем разговор, товарищ Романов, как же иначе? — смущенно отвечает Макей своему командиру.

— Бери на память шерстяной офицерский костюм. Хотя ты и демобилизован, но душой ты всегда на защите Отечества

— А как же иначе? — повторил Макей.

Казалось бы, такое дело: приютил красноармейцев, накормил, обогрел, принял и проводил, как и подобает советскому человеку. Чего тут опасаться? Подумаешь, увидела какая то женщина! Но в тот период жестокого режима и репрессией его опасения были не напрасны. Мишиха не преминула случая, чтобы не уколоть своего бригадира, своего непосредственного начальника тем, что видела. А когда тот попытался отчитать ее за некачественную уборку картофеля, то и совсем распоясалась, дескать, ты мне не командуй, твое время кончилось, а то пойдешь вслед за теми пораненными, которых проводил. Это в лучшем случае, можешь и совсем поплатиться жизнью за такие дела. С бабой спорить бесполезно, а с такой как эта и тем более.

Вскоре он убедился, что угрозы и обещания свои она стала осуществлять.

Начальник местной полиции Ильясов стал придираться за всякие мелочи к бригадиру, пускал в ход кулаки и плету, а иногда даже тянулся к кобуре пистолета. При этом он открыто не выдавал причину такого внимания к Макею. Видно эта доносчица боялась и за себя и просила Илясова не выдавать и ее. Вскоре при дележке колхозного добра, патриотизм и прямолинейность Петра Никитовича чуть ли не ускорили развязку.

Были первые месяцы оккупации. Фашисты не обрабатывали нашу землю, они только начинали править на ней. Мы же пахали, сеяли, косили, убирали урожай, который нужно было сдавать иноземным захватчикам.

Спокойно ли было на нашей цветущей ниве? Нет. Здесь тоже было беспокойно. Горячие баталии проходили и здесь. Бывшие кулаки и репрессированные рвались к земле к прежним своим наделам и старым порядкам. А здесь к тому же пролетел фашистский самолет и сбросил листовки, в которых была все та же приманка: русский солдат сдавайся, получишь землю.

Работали мы тогда на «Широком поле», убирали рожь. Сотни небольших листовок падали нам на головы. Вот они уже в руках у отдельных крестьян. Читают.

Немец будет раздавать землю, — произносит Зенусь.- Будут делить колхозы, — поддерживает его мысль еще один ~ Ах, какая радость! Нашу землю будет фашист делить — попыталась я урезонить их преждевременную радость. Она же и так принадлежит нам.

— Тихо, Волечка! Они же тебя разыгрывают и издеваются над председательшей. Нарочно перед тобой так радуются. Не реагируй, выдадут, Их время сейчас наступило, — шепотом сдерживает Ясь Луцевич мое разбушевавшееся возмущение. И он был прав. Последующие события показали враждебную психологию этих доброжелателей.

Вместе косили сено по болотам реки Осиновки, дружно его убирали. Привыкшему к труду крестьянину не надо показывать на небо на дождевую тучку, поднявшуюся из-за горизонта. Подсохло сено на болотных кочках, оставляют всякую другую работу, которая может подождать, быстрее за грабли и вилы, скорее метать стога. Иначе задождит, возможно, надолго сено поплывет, врастет в отскочившую траву. Погибнет большой крестьянский труд.

Но молча работают люди, не слышно больше задорных песен, которые раньше витали по лугам н перелескам, Каждый теперь занят своими мыслями.

А раньше, бывало, заведет Анюта Писаричиха свою народную песню, ее поддержит десяток таких же стройных, звонких голосов. Слышно в Пересельках и Блащитнике, слышат дети и мужья, слышат бригадиры и председатели. Значит настроение у матерей и жен, значит с полной отдачей поработали сельские труженицы.

А что это за чудные голоса раздаются из Чесныков? Да это же группа молодых девчат идет с прополки льна. Ведущие голоса Серафимы и Стефаниды Корзун подтягивают. Молодые, задорные голоса. Веселый, счастливый смех. Красивые, жизнерадостные невесты. Их было в то время много. Но не слышно больше задорного смеха не, прежней радости в лицах людей. Враг внес смуту в жизнь народа. Война отнимает сыновей, женихов, мужей.

Вернулись люди с сенокоса. На общем дворе делили по трудодням говядину. Раньше было не так. Доброжелатель, с улыбкой. Теперь же люди стали раздражительными, злыми. Вот бросила свой кусок Петрусиха: — Кости эти получать, не желаю. Довели до чего коммунисты…

— Не спеши с выводами, голубушка, — урезонивают ее женщины. Посмотрим, чем гитлеровцы тебя накормят.

Фыркает. Чем-то недовольна эта баба. А что она сделала для улучшения нашей коллективной жизни? Ничего. Только пищала и злорадствовала.

Варились мы пока в своем соку. Занимали те или иные позиции наши односельчане. Война для всех несет горе. Шаткие были позиции у врага и его прихлебателей. Немцы к ним еще не заглядывали.

А что они могли делать в нашей глубинке? Пахать, косить, сеять? Это не для них.