Маргарита Дорогожицкая - Танец над вечностью

Винденцы любили повеселиться. Повсюду слышался смех, лилась музыка, а легкий ветерок доносил умопомрачительные ароматы кофе и сдобной выпечки. Я пробирался сквозь танцующих к пышному навесу Императорского театра, оставив Лешуа любезничать с бургомистром, но внезапно на моем пути образовалось непредвиденное препятствие в лице распорядителя.

— Мне нужно увидеть фронляйн Пихлер.

— Фронляйн Пихлер занята, — мужчина оттеснил меня от навеса, загораживая собой столик, за которым рыжеволосая прима сидела вместе с остальными балеринами. — Изволит ужинать. Ей нельзя мешать.

Мишель встряхнула огненными кудрями, мазнув по мне равнодушным взглядом, а потом жадно впилась в булочку. Стол ломился от еды: винденские колбаски, дымящийся мясной бульон, осетрина, пироги трех видов, печеные яблоки, хрустящие медовые палочки, белый хлеб… Девушки поглощали все это без видимого удовольствия, почти не переговариваясь друг с другом. Слуга принес им большой торт из кофейно-белоснежных слоев, украшенный марципановыми фигурками. Я недоумевал, как это все в принципе можно съесть. Мишель Пихлер отнюдь не выглядела отощавшей, как утверждала Нишка.

— Послушайте… — заикнулся я распорядителю.

— Подите прочь.

Меня разобрала досада, и я намеренно повысил голос, чтобы было слышно за столом:

— Передайте фронляйн Пихлер мои искренние соболезнования. Профессор душеведения Тиффано желает ей как можно быстрей оправиться от душевной хвори и сожалеет, что его помощь оказалась не нужна. Всего доброго!

Я развернулся и твердым шагом отправился прочь, однако не успел далеко отойти. Меня окликнули.

Девушка была красива, вот только правильные черты лица портил слишком курносый нос с веснушками. Но едва ли кто-то замечал такую мелочь, когда взор так и норовил соскользнуть ниже. Было очень сложно сидеть с примой за одним столиком и не замечать глубокое декольте, из которого, казалось, от одного неосторожного движения все вывалится и оконфузится. Положение не спасала даже черная прозрачная накидка с кружевными цветами, которая укутывала округлые плечи, но ничего не скрывала.

Закаленный вызывающими нарядами Хриз, я твердо смотрел только в подернутые синевой глаза Мишель либо отводил взгляд в сторону, где на грубо сколоченной сцене немолодой циркач ловко пересыпал колоду карт из одной руки в другую и предлагал на спор угадать масть у доверчивой публики.

— Кысей Тиффано, профессор душеведения из столицы. Услышал о той беде, что с вами приключилась, и…

— Откуда услышали? — нахмурилась балерина. — У меня нет никакой беды.

— Правда? Вы не похудели?

По ее лицу пробежала едва заметная тень, и у меня противно заныло в груди. Значит, все-таки правда.

— Немного. Чуть-чуть. А вы можете помочь? — в ее голосе слышалось недоверие, смешанное с затаенной надеждой.

Мне сделалось совестно за собственную ложь, но отступать было некуда, да и имеющийся диплом душеведа отчасти заглушал мои терзания.

— Возможно, — пробормотал я, а потом снял очки и вздохнул с облегчением от того, что облик примы поплыл перед глазами. — Расскажите все с самого начала. Когда вы заметили, что похудели?

— Понимаете, какое дело… — замялась девушка. — Вы не подумайте, что я спятила. Мария наверняка сбежала с любовником, чтобы не отрабатывать контракт, а Ева… Ну да, она якобы худела, но я уверена, что ее отравила та мымра!

— Давайте по порядку. Мария — это Мария Робас?

— Да. Она выступала с этим дурацким танцем и ничего не хотела менять, а наш руководитель, фрон Крауз, настаивал, что надо обновить репертуар. Но у нее на уме были только любовники!

— И что с ней случилось?

— Я уверена, что она притворялась!

— Подождите, как можно притворяться? — не понял я и даже решился вновь надеть очки, внимательно разглядывая Мишель. — Она похудела или нет?

Девушка закусила пухлую нижнюю губу и упрямо выставила вперед подбородок.

— Она подкручивала весы! Уверена! — прима стукнула ладонью по столу так, что жалобно зазвенела посуда, и на нас стали оглядываться. Необъятная грудь опасно колыхнулась, грозя вывалиться.

Признаться, я был в некотором замешательстве.

— Так, давайте еще раз. Если она похудела, как утверждает Ни… — я вовремя прикусил язык, — как утверждают злые языки, то неужели она… ну… ее же должно было стать меньше? Это же невозможно симулировать!

— Вот именно, а я о чем вам говорю! Весы показывали, что она почти ничего не весит, а эта корова по-прежнему едва влезала в наряд!

— То есть весы показывали один вес, а выглядела она на другой?

— Да, и все время жаловалась, как ей сложно ходить и дышать. А потом сбежала, тоже мне — умирающая!

— Хорошо. Пусть так. Ладно, — пробормотал я, рассеянно наблюдая, как циркач раскланивается перед публикой и уступает место для следующего выступления. — А что было с Евой?

— Она заняла место Марии! Рада-радёхонька, только недолго ей музыка играла! — с какой-то странной мстительностью заявила Мишель. — А что она думала? С женатым будет крутить, а его мымра все стерпит? Фрона Рыбальски не из таких!

— Стоп-стоп-стоп! Вы утверждаете, что Ева Деблинг была любовницей Джеймса Рыбальски, а его жена?..

— Угу, Шарлотта Рыбальски. Вы бы видели эту старую шкарпетку!

— Обязательно встречусь и увижу, — пообещал я. — Так вы думаете, что она травила Еву, и поэтому та худела?

В синих глазах появилась неуверенность, Мишель пожала плечами и нервно захрумтела медовыми палочками.

— Не знаю. Я не знаю, худела Ева или нет, но почти наверняка та ее травила!

— Ева взвешивалась? — терпеливо уточнил я. — Сколько она весила?

— Пару раз взвесилась, потом перестала, потому что с весами было что-то не так. Не могла она так мало весить.

— Она тоже уставала?

— Да она была просто лентяйкой!

— И что с ней произошло?

Мишель поманила меня к себе пальцем, и я был вынужден перегнуться через столик к ней поближе.

— Говорят, что она растворилась в воздухе. На глазах у фрона Рыбальски. Только я уверена, что ее… — она понизила голос до едва слышного шепота, и я придвинулся вплотную, — что ее отравила его жена, а тело они вдвоем закопали в саду!

Громкие возгласы ужаса раздались за спиной, и мы едва не стукнулись лбами, разом обернувшись и устремив взоры на сцену. Тот самый фокусник теперь выступал мишенью для метательницы кинжалов — тощей белобрысой девицы в пестрой маске, которая, очевидно, промахнулась и едва не убила несчастного. Он стоял, зажимая руками окровавленное ухо, а яблоко над его головой было истыкано кинжалами. Циркачка отмерла и торопливо согнулась в поклоне перед зрителями, отчего ее яркий наряд заискрился сотнями зеркальных отражений в свете фонариков, а глазам сделалось больно. Я отвел взгляд и тут же об этом пожалел, наткнувшись на опасную близость Мишель.