Юрий Гаврилов - Записки комбата

— А ты знаешь, я тебя понимаю. Вот и я давно бы уже бросил армию, но как подумаю, а что я буду делать один, без семьи, на гражданке? Кому я нужен? Вот и пашу по инерции дальше.

Есть в жизни два райских состояния. Постель с любимой женщиной. И тихая застольная беседа с другом. А все остальное — суета между этими райскими состояниями.

И если первое к старости человеческой как-то естественным образом отходит в сторону, то второе — друг и общение с ним — становится все важнее и важнее.

У меня было много времени, чтобы, в конце концов, понять, что для нормальной жизни человеку нужны диван и тапочки, а все остальное — для понтов!

Они пили до утра, и в первый раз за последние три года Сибирцев напился в стельку. Он скрипел зубами, стучал кулаком по столу, хватал Трубаева за грудки:

— Ненавижу номенклатурных сосунков! Чтобы греть жопы не в Болгарии, а на Канарах, они разрушили великую страну и обобрали заслуженный народ, как раз, когда впервые за столетия, он начал жить более-менее прилично! Уроды! Ты мне объясни, что происходит! Что? У меня отец под Москвой ранен! Дядька на Северном Флоте погиб! Мы Берлин взяли! А потом все отдали! Все!!! Армию в помойку выбросили.

Позавчера в дивизии лейтенант застрелился. Мне рассказали… Денег нет. Двое детей. Он целый день в парке с техникой, а жена… А что ей делать? Ну, плюнут ей в матку — зато детей и мужа можно накормить! Лейтенантик узнал — и из табельного шлепнулся! Знаешь, сколько таких самошлепов сейчас в армии? Эпидемия!

Понимаешь, если бы каждый, перед тем как шлепнуться, пошел бы и хоть одну только гниду прикончил! Хоть одну. В Верховной раде или еще где-нибудь… Может, все бы по- другому у нас было?.. Как считаешь?

— Не исключено… Но ты-то ведь тоже когда уходил никого не шлепнул!

— Никого! За это на том свете вариться мне в походном котле.

— А вообще хоть один офицер хоть какого-нибудь самого завалящего демократа шлепнул?

— Не слышал.

— И я не слышал. Парадокс?

— Парадокс… Военный должен быть смелым. Военный по определению — драчун. Это вороватым демократам захотелось, чтобы армия беззубой стала. Вот и превратили военных в стадо толстожопых и таких же вороватых, как сами. А военному следовало бы быть смелым и ответственным, а точнее, отвечать за базар своей кровью и своей жизнью. Меньше бы и трусов среди офицеров было. И подлецов бы поубавилось… Я раз попал в окружение… Ну, все! Конец. Не выйти. Лежу, смотрю в небо. Там облака плывут… И думаю — какая все ерунда! И война эта, и жизнь, и смерть… Все как будто не со мной, как сон смотрю…

— Вышел?

— Чего?

— Из окружения?

— Нет! Ты что, дурак? Как бы я здесь сидел, если бы не вышел?!

— Кхм…

Потом они обнялись и пели свою походную:

Болванкой стукнуло по башне.

Прощай любимый экипаж.

Четыре трупа, возле танка

Украсят траурный пейзаж…

Погостив два дня, Игорь уехал в Москву, взяв с Сибирцевых слово, что те непременно этим летом приедут с ответным визитом.

9

Он любил уезжать, улетать, уплывать. Ему нравилось подолгу не бывать дома, а затем наслаждаться возвращением, ощущать, что тебя ждали, тебе рады. В отъезде можно почудачить, а, вернувшись, вновь стать если не примерным, то, во всяком случае, терпимым семьянином.

Последнее время Сибирцева все чаще посещали две навязчивые идеи.

Первая была связана с детством. Это туристическая поездка по Волго-Балту и Волге на теплоходе. По этому маршруту он уже путешествовал в детстве, когда отдыхал во Всероссийском пионерском лагере «Орленок» на Черноморском побережье. Теперь же, в зрелом возрасте, вновь хотелось пройти этим путем. Нет, на море он не хотел, так как за двадцать лет жизни на Украине объездил весь Крым, да и от моря не получаешь той полноты эмоций, что при поездке по великой русской реке с посещением древних городов. Речной круиз позволяет совместить путешествие по нескольким городам и комфорт современного теплохода. Круиз — это непередаваемое ощущение, когда перед тобой проплывают нетронутые леса и старинные церквушки, а ветер приносит на палубу запах полевых трав. Душа просила простора.

Вторая — это встреча с друзьями детства и юности. С появлением Интернета удалось разыскать многих из них, казалось навсегда исчезнувших. Ко всем съездить было нереально — где столько денег взять? А вот разработать маршрут, которым бы охватить наиболее родные и значимые места, а так же посетить лучших друзей, живущих там, — это было вполне выполнимым.

Так же была необходимость найти издателя для новых рукописей. При общении с Колей Чаплыгиным выяснилось, что его дочь работает главным редактором в известном журнале, и может оказать содействие в решении этого вопроса. Коля, прочитав рукопись первого романа, восторженно отозвался о нем и пообещал лично содействовать его изданию. У Сибирцева появились небезосновательные надежды, так как Николай был не последним лицом в правлении «ЛУКОЙЛа».

Весной 2009 года от Чаплыгина пришло радостное сообщение, что Питерское издательство «Columbus» готово заключить договор на издание пилотного тиража романа.

Условия договора оказались, прямо скажем, кабальными, но Сибирцев не на минуту не сомневался в его подписании, так как книгу он создавал не ради денег, а по душевной необходимости выплеска накопившихся за долгие годы эмоций. И вот его мечта нашла свое воплощение.

Это теперь, когда хрупкий скелет нации хрустнул в объятиях капитализма, ты можешь прийти, заплатить, и твоя книга будет мгновенно издана. А тогда… Тогда на каждого, кто приходил в издательство с рукописью, смотрели так, точно это был маньяк, сбежавший из психушки вместе со своей историей болезни, каковую теперь и просит опубликовать, да еще собирается получить за это гонорар.

Кстати, Сибирцеву всегда казалось, что если у него выйдет книжка, его жизнь совершенно изменится — он даже по улицам начнет ходить по-другому, а прохожие станут смотреть на него совсем иначе… Ничего подобного. Никто даже не заметил.

В марте Сибирцев выехал в Питер. Северная столица встретила его, как всегда ранней весной, свинцовым небом и моросящим дождем.

— Ну что за необходимость была у Петра строить столицу на болоте? — недовольный «гнилой» погодой, посетовал в очередной раз на бывшего государя Сибирцев.

На Невском он сел на троллейбус идущий на Петроградскую сторону.

Главный проспект Питера, в отличие от показной яркости центра Москвы, был каким-то провинциальным, как будто волны капиталистической перестройки обошли стороной город трех революций. Лишь аляповатая реклама, да несуразные бигборды вдоль проспекта напоминали о том, что «в датском королевстве не все в порядке».

Сибирцев отметил, что конные скульптуры на Аничковом мосту, как и три года назад, стоят неухоженными и мрачными, а Гостиный Двор явно требует капитального ремонта. И лишь новизна позолоты купола Исакия, свежесть лепнины Зимнего, да дворцы стрелки Васильевского острова в лесах, порадовали глаз и давали надежду на скорое возрождение великого города.