Эмма Миллс - До и после [litres]

– Я бил по мячу, Дев! – воскликнул Фостер, задыхаясь. – И бил, и бегал, и мяч ловил… – Я никогда не видела его таким румяным и счастливым. – А это кто?

– Это Марабелль. Э-э, Марабелль, это мой двоюродный брат Фостер.

Марабелль слабо улыбнулась Фостеру. А тот прекратил улыбаться, как только увидел ее живот.

– Нам пора, – сказала я. – Увидимся, Марабелль.

– Ага. – Она помахала нам и присела на ступеньку.

Я направилась в сторону парковки, но Фостер не двигался с места.

– Ты просто будешь тут сидеть? – спросил он.

– Нет. – Марабелль потрясла «манго-папайей». – Буду еще сок пить.

– Совсем одна? – заволновался Фостер.

Она легонько похлопала по животу:

– Я не бываю одна.

Фостер беспомощно посмотрел на меня. Я откашлялась.

– Ты точно с нами не поедешь, Марабелль? – спросила я.

– Нет, все нормально.

Я без колебаний приняла этот ответ: во-первых, Марабелль выглядела вполне довольной жизнью, а во-вторых, как по мне, она просто не способна врать. Но Фостер все равно казался обеспокоенным.

– Пойдем. – Я потянула его за лямку спортивной сумки. – Нам пора.

– Пока.

Фостер споткнулся, потому что продолжал смотреть на Марабелль. Заговорил он только тогда, когда мы подошли к машине.

– Как так вышло, что у нее ребенок?

– У нее еще нет ребенка.

– Ну то есть как так вышло, что она забеременела?

– Мне-то откуда знать? Есть много способов.

– Думаешь, она этого хотела?

– Фостер, ни одна школьница не хочет забеременеть.

Фостер вытянул шею и обернулся на школьное крыльцо, пока мы поворачивали за угол.

– А где отец?

– Что-что?

– Отец ребенка.

Марабелль никогда о нем не говорила, а спросить мне духу не хватало.

– Я не знаю.

– А парень у нее есть?

Я ее ни разу ни с кем не видела. Если не считать ребеночка.

– Не думаю.

– Она симпатичная, – сказал он после короткой паузы.

Я покосилась на него. Она и правда симпатичная, но это было последнее, что я ожидала услышать от Фостера.

– Точно.

Фостер не ответил.

На следующее утро я проснулась от привычного грохота на кухне. Сложно сказать, шумел ли Фостер потому, что не особо думал о других, или потому, что как раз старался не издавать ни звука и оттого становился еще более неуклюжим. Не думаю, что он сознательно пытался нам насолить, – он просто привык делать что хотел. Например, есть кожуру запеченного картофеля. Никто никогда не говорил ему, что так делать не нужно.

Я перевернулась на другой бок, уставилась в щель между шторой и стеной и принялась слушать собственное дыхание. Я определенно проснулась, но не хотела этого признавать, пока не услышала, что кто-то хлопнул входной дверью – а это особый звук. Именно из-за этого узнаваемого щелчка я и вскочила с кровати.

Я накинула на плечи одеяло. Во рту было вязко – обычное ощущение по утрам, когда едва встал и еще не произнес ни слова. Я вышла на залитое утренним светом крыльцо и увидела Фостера в школьной спортивной форме. Он наворачивал круги по лужайке перед домом.

– Ты что делаешь?

Фостер не сбился. Повернувшись и поскакав в противоположную сторону, он ответил:

– Скоро Эзра будет мимо пробегать. Я и размяться хочу, и встретить его.

– Откуда ты знаешь, что он побежит мимо?

– Он каждое утро пробегает мимо нашего дома в пятнадцать минут седьмого.

– Неправда. – Это было по-детски. Но мне сложно было поверить в то, что кто-то в нашем возрасте по доброй воле встает так же рано, как Фостер.

– Правда. Я его вижу каждое утро. И он сказал, что если я не буду спать, – Фостер развернулся и ринулся обратно, – то могу с ним вместе побегать.

– Вместе? – Я присела на крыльцо и плотнее завернулась в одеяло.

– Ага. Шесть километров.

– Он каждый день перед уроками пробегает шесть километров?

Фостер бросил на меня надменный взгляд.

– Он бы не достиг таких высот, если б ничего не делал.

Я не знала, что на это ответить, так что просто провела языком по зубам (во рту все еще было вязко) и продолжила наблюдать за беготней Фостера по лужайке. Меня вдруг осенило, что сегодня ровно три месяца с тех пор, как он к нам переехал. До этого я не видела Фостера пять лет. И вот уже три месяца… он мне кто-то вроде родного брата. Слово «брат» вызвало у меня странные чувства, и я снова вспомнила вопрос той фифы на физкультуре: «Это твой брат, да?» Вообще-то я семнадцать лет была единственным ребенком в семье.

Тишину раннего утра нарушил стук еще чьих-то кроссовок. Как Фостер и предсказывал, на горизонте появился Эзра Линли. Он бежал равномерно и уверенно, симметричностью движений напоминая заводную игрушку. Приблизившись к нашему дому, он не притормозил. И даже не посмотрел в сторону Фостера, который махал руками, как дурак. Просто продолжил бежать. Фостер покосился на меня, пожал плечами и понесся за ним. Я услышала, как он кричит на всю улицу:

– Эзра, подожди меня!

Потом Эзра завернул за угол, и вскоре едва поспевавший за ним Фостер тоже скрылся из виду.

На обеде я решила узнать подробности насчет внеклассного мероприятия, о котором мне накануне рассказывала миссис Уэнтворт. В школьную газету требовался фотограф, и, по словам миссис Уэнтворт, опыт значения не имел.

Я отыскала ученицу, ответственную за выпуск «Вестника школы Темпл-Стерлинга», в редакции. Стол перед Рейчел Вудсон был завален бумагами, книгами, старыми номерами «Вестника» и выпусками школьного ежемесячного литературного журнала (им тоже занималась Рейчел). Сама Рейчел, сидевшая посреди всего этого, казалась усталой и замученной. Впрочем, это был ее обычный вид.

Мы знали друг друга еще с детского сада. Не уверена, когда именно она решила подать документы во все лучшие университеты, но, видимо, довольно рано:

Рейчел с детства была такой правильной, что даже в раскрасках никогда не выходила за контур.

Она называла свой план насчет университетов «чистой победой». Рейчел было недостаточно поступить в Принстон. Она хотела, чтобы ее позвали во все ведущие учебные заведения: в Гарвард, Йель, Стэнфорд. Наверное, чтобы потом гордо отказаться от приглашения, а ведь другие ребята ради этого трудятся не покладая рук.

Странное дело. Рейчел была настоящей умницей. Она участвовала во всех возможных внеклассных мероприятиях, дружила со всей школой и была хороша почти во всем. По идее, столь блистательная ученица никак не могла быть ничтожеством, но все же я почему-то иногда испытывала к ней жалость.

– Ты свободна после школы? – спросила Рейчел, бешено стуча по клавиатуре. Она едва взглянула на меня.

– Э-э, ну да.

– Ладно. Либо мужской соккер [16] Соккер – альтернативное название футбола в США, которое используется для различения «обычного» футбола и американского. , либо женская легкая атлетика. Что выбираешь?