Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Возвращался в Красноярск на кемеровском поезде, и угораздило попасть в вагон, переполненный развеселыми болельщиками. Красноярск в ту пору считался закрытым для иностранцев. Все шпионы вынуждены были добывать советские документы. Артисты из-за бугра о таком городе, скорее всего, не подозревали. А спортсменов принимали в соседних областях. Финал кубка европейских чемпионов проходил в Кемерове. Сейчас уже запамятовал: три или четыре мяча наши проигрывали шведам. Но не дрогнули. Вырвали кубок. И все сделал Сережа Ломанов. Как Петр Первый под Полтавой. Подарил народу праздник. Не уронил веру в могучую русскую клюшку. Пир горой, аж вагон пошатывается. В нашей компании особо рьяных болельщиков не было, но все равно приятно, когда земляки побеждают. Сидим в купе, «пулю» расписываем. Часа два проехали. Гости заявились. Двое. Одному где-то под сорок. Другой – комсомольского возраста. Веселые и ненаглые. Собирают деньги на памятник Ломанову. Но пожертвования принимают только от тех, кто согласен, что Ломанов в хоккее с мячом, это Пеле в футболе. А кто с этим не согласится? Он даже больше, чем Пеле. На какой памятник они собирают деньги, очень даже понятно, правильнее было бы назвать его беспамятником. Но дали. И даже налили за веселый нрав.

А второй раз, лет десять спустя, в Норильске, в рабочей столовой подошли. Собирают деньги на памятник доктору Кашпировскому. Опять двое. Но трезвые. И очень серьезные. С ведомостью в планшетке. За одним столом со мной обедал бородатый мужик в очках. Не в настроении был и посоветовал ходокам соблюдать иерархию: сначала поставить памятник Гришке Распутину. Ни спорить, ни уговаривать не стали. Прошмыгнули к столу, за которым сидели женщины. Уговорили. И не только их. Больные люди.

Помните, когда сеансы по телевизору шли?

Одна моя знакомая смотрела их с кошкой на коленях, чтобы любимая киска не сикала где попало. А глупое животное прямо под взором Кашпировского возьми да и надуй хозяйке в подол.

Но кому-то вроде и помогало.

Я в то время в Балее отирался. Телевизор за собой не таскаю, так что лечиться не пробовал. Но не глухой же. Прихожу на работу, а там все разговоры о последнем сеансе. Оказывается, маг и волшебник местного мужика исцелил. Когда зачитывал телеграммы с благодарностями, четко объявил, что Владимира Адольфовича Воронкова из города Балея после двух сеансов перестал беспокоить геморрой. Он даже остановился на этом случае, посетовал, что ни разу не слышал о таком городе, но теперь уже запомнит навсегда и надеется, что в Балее больше никто не заболеет, пошутил вроде как.

Местных, в первую очередь, зацепило, что образованный человек впервые слышит про их город. Они же привыкли считать себя золотой столицей, ничуть не уступающей Магадану. Повозмущались, поворчали на разных и прочих знатоков географии, а потом потянулись к Воронкову, поздравлять с чудесным исцелением. Однако болезнь, сами понимаете… Был бы он, к примеру, на костылях, а потом танцевать начал – это одно, а когда хвороба – в деликатном месте. Не каждый любит о своих болезнях распространяться.

Хотя всякий народ есть. Коля Дзюба со мной работал. Тот на геморрой, прилипший к нему, как банный лист, всем без разбору жаловался. Народной медициной интересовался, везде выспрашивал рецепты и на себе пробовал. Юрка Халилов возьми да и посоветуй ему засунуть туда брусочек несоленого сала, у него, дескать, и отец, и четверо братьев таким методом вылечились. Только сало должно быть свежезамороженным. Дзюба сходил на базар и целый месяц старательно ставил себе самодельные свечи. Не помогло. В поисках сочувствия с мужиками на работе бедою поделился. А ему кто-то возьми да и ляпни, что для татарина сало, засунутое в это место, может быть и лекарство, а для хохла – лишнее раздражение. Жалко, поди, было, когда мимо рта, сразу на выход отправлял? Дзюба аж позеленел от злости. Решил, что Юрка поиздевался над ним. Побежал морду бить. Но Юрка христом-богом поклялся, что и отец, и братья вылечились салом. Обошлось без национального конфликта. Выпили бутылку, салом закусили. Но не тем, которое Дзюба для свечей покупал, то – сырое было, а Халилов любил соленое, с чесночком.

У Воронкова случай другой. Он свой недуг в секрете держал. А тут поделился с доктором, и вся страна узнала. Обитатели Вологды или, допустим, Сыктывкара его не очень волновали, а с земляками беда. Сразу после передачи любознательный народ потянулся с расспросами. Демонстрировать отсутствие шишек вроде бы не требовали, но каждому не терпелось узнать, каким образом все происходило. Давно ли страдает? Чем лечился до Кашпировского? Как намерен дальше жить? Особо заинтересованные напирали на подробности: каким местом поворачивался к экрану, на каком расстоянии от телевизора сеансы принимал и прочие тонкости. Кто – от нужды, кто – ради расширения кругозора. От нечего делать тоже подходили: почтение засвидетельствовать, рядом с героем постоять. И все это не в укромных уголках, не в стороне от любопытных глаз и ушей – все на людях. Даже в столовой геморроем интересовались. Иные по несколько заходов делали. Сначала сам спросит потом родню или друга тащит на консультацию или просто показать Фоме неверующему с каким человеком близко знаком.

Доктор один, кооператор, моментом решил воспользоваться. Явился с предложением: давай, мол, платную встречу во Дворце культуры устроим, тебе вопросы будут задавать, а я отвечать на них. Заработанные деньги – пополам. Мужик отказывается. Доктор-кооператор сбавляет свою долю до двадцати процентов. Разговор при жене шел. Доктор к ней перекинулся. Уговаривай, мол, супруга: двадцать процентов – это не то что по-божески, это – по-ангельски, можно сказать. Ушлый кооператор, но одного не учел, что у забитых мужиков, как правило, языкастые бабы. Ну и понесла она проходимца и в Бога, и в Дьявола, и в Ангела, и в Архангела. Еле ноги унес.

У жены своих забот полно. Круглосуточной охранницей при мужике находиться некогда. Воронков и раньше-то красноречием не отличался, а тут вообще говорить перестал. Пыкает, мыкает, плечами пожимает, а сам смотрит, куда бы смыться. На работу, конечно, ходил, не прогуливать же, а то вытурят, и всероссийская слава не поможет. Но после работы нос из дома уже не высовывал. Даже за водкой. Очередищи за ней, родимой, в те годы были, самое малое часа на два. Хотя другой мог бы и здесь выгоду поиметь, но не Воронков.

Хоть из города уезжай. И уехал бы. Да некуда. Кто его на новом месте ждет? Волчьи времена уже подступали – каждый за себя и никто просто так не поможет. Так не в петлю же? И кто знает, чем бы все кончилось, если бы другой случай не отвлек.

В соседней деревне новый герой объявился. Мужик спирта из Нерчинска привез. На вокзале купил. Нормальный мужик, не на продажу брал, к свадьбе дочери готовился. Не утерпел, сел с друзьями попробовать. Пили впятером. Четверо, включая хозяина спирта, не проснулись. А одному – хоть бы хны.