Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Ситуация, кстати, весьма распространенная, многие мужики пострадали. У меня самого бумажник пару раз из заднего кармана выпадал. Правда, не так глубоко и не в такую жижу.

Потерю удалось подцепить с первого раза, но счастье было недолгим. Предмет, который Виктория приняла за бумажник, оказался чужой записной книжкой. У дамы туш с ресниц потекла, а мне пришлось вспомнить, что мой героический дедушка в трудные времена не брезговал профессией золотаря. Кстати, если бы ведро пролезло по габаритам, зачерпнуть им я все равно бы не сумел. Сортир на вечной мерзлоте стоял, и утопить черпак можно было сантиметров на тридцать, а дальше – лед. И еще, чуть не забыл, чтобы мне приятнее дышалось, Виктория соорудила из платка нечто типа респиратора и смочила его духами.

А шеф мой тем временем проснулся, выглянул в окно, увидел возле сортира два привидения и все вспомнил. Пропажа лежала под матрасом. Шеф обрадовался и как порядочный человек пошел сказать нам, что поиски можно прекратить. Виктория увидела его с бумажником в руках, выхватила у меня черпак и ринулась в наступление. Бедолага наутек. Метров двадцать гналась и страшно подумать, во что бы его превратила, если бы не зацепилась черпаком за столб и не упала.

Даже я не сразу осмелился помочь ей подняться.

Подхожу, а она плачет.

Потом встала, выматерилась и повела меня к себе в номер. У нее там спиртишко в заначке был. Без него после таких переживаний нельзя. Выпили и расхохотались.

– Иди, – говорит, – позови этого придурка, а то еще сдохнет от угрызений совести. Да и опохмелить надо.

Отходчивая баба.

Не знаю уж, поверите ли? Я, грешным делом, и сам поначалу сомневался, потом вроде перестал. Но лучше я вам расскажу, а вы уж сами решите. Может, и меня образумите.

Возвращался с Севера. В Ярцеве рейс притормозили на четыре часа. Порт забит, дух портяночный крепче перегара, детишки орут, женщины матерятся, у мужиков морды линялые – с тоски очумеешь, и двинул я на бережок отдохнуть от этого дурдома. Подхожу, смотрю – человек возле лодки на бревнышке сидит. Сидитó ну и ладно, прогуливаюсь дальше, а он окликает:

– Купи, парень, лодку, – говорит, – по дешевке отдам.

А куда мне ее? В самолет, что ли, тащить? Хотя «Казанка» почти новенькая, но если по дешевке, значит, ворованную продает. Да и тип слишком подозрительный: в штормовке с чужого плеча, острижен под горшок и бороденка по два кустика на квадратном дециметре, но длинная, как у тибетского монаха, только бичеват он для монаха, а для хипаря – староват.

– А чего лодку-то продаешь? – спрашиваю.

– До Москвы добраться надо и кушать шибко хочется, – говорит. А у самого ресницы от голода трясутся.

У меня в сумке банка свиной тушенки лежала. Так он ее за две минуты без хлеба смолотил. А потом уже рассказал такое, что у меня брови на лоб выползли и больше недели сползти не могли.

Судите сами.

Отслужил парень срочную и зажил в свое удовольствие. Летом на танцах веселился, зимой на хоккее нервы щекотал. Болел за армейцев. В те годы Фирсов, Викулов и Полупанов чудеса на площадке творили, а порою и не только на площадке. Их тройка по анекдотам на втором месте после Василия Ивановича шла. Потом их Брежнев обогнал, но это потом, когда они играть перестали, уже при Харламове. Парень к тому времени далеко от Москвы скучал. А тогда только и разговоров – Фирсов, Викулов, Полупанов. Короче, пришел парень на игру, то ли последнюю, то ли предпоследнюю – чемпион был уже известен, выбрался просто отдохнуть и посмотреть на любимую тройку. Для веселья чекушку прихватил. А заруба получилась приличная. Не то чтобы скучать – выпить некогда. И вдруг в начале второго периода Полупанова удаляют на десять минут. И, главное, за ерунду. Ну, подумаешь, кому-то в рожу заехал. Другим можно, а ему нельзя? И всегда так: чуть что – Полупанов. Одним словом – сломали парню кайф. Достал чекушку, стаканчик раздвижной продул, не успел наполнить, а сосед по трибуне кусок рыбы копченой протягивает. Нежнейшая рыбка, парень отродясь такой не пробовал. Сосед весь из себя коренастый, в бородище – то ли геолог, то ли боцман с траулера. А с ним второй, помоложе, в белой нейлоновой рубашке и при галстуке. Облизал парень пальцы после жирной рыбки, ну и в ответ на угощение им налил. Первому протянул бородачу, но интеллигентный перехватил и сказал, что после антабуса нельзя. А сам тяпнул. Потом из сумки собственную настоечку достал и балычок к ней. Балычок аппетитный, а настоечка еще аппетитнее. Выпил парень стакан, продохнуть не успел, душа уже второй просит, а третий – потребовала. Выпил и поплыл: исчезли трибуны, исчезла площадка, а вместо них открытое море и лунная дорожка на черной воде. Долго плыл. Очень долго. А когда землю под ногами почувствовал, проморгался – а вокруг него зеленое море тайги. Да и время уже не весеннее, а вроде как самое настоящее лето.

Вот вам и наливочка. Вот вам и боцман с траулера, похожий на геолога.

Потом бородач признался ему, что приезжал в Москву уговаривать беглого сына вернуться. А у того уже и жена, чья-то дочка, и в партию вступил – никак в тайгу невозможно. Вот и сговорились они выкрасть работника взамен. И план, между прочим, городской сынок придумал, все по науке. Вывезли одурманенного в Сибирь. Потом в укромном месте выждали, пока речка вскроется. Наливочку силком в рот наливали, чтобы в себя раньше времени не пришел. Ледоход еще не закончился, а старшая дочка, рискуя жизнью, между льдинами лодку пригнала. Работник-то, кроме всего, и в мужья намечался. У бородача две дочери на выданье сохли. Документов на них не было, но лицо достоверней любой метрики. И родились они, по всей вероятности, ненамного позднее полной коллективизации. Бородач уточнил, что старшая появилась на свет божий ранней весной, а младшая через два года – осенью. Так что старшая жениху чуть ли не в мамочки годилась. А что – в Индии тринадцатилетние мамаши – совсем не редкость. Но отец разделил жениха по справедливости: старшая лодку пригнала, значит, сердцем чувствовала, что суженый ждет, потом, когда все сроки прошли, а приплода не появилось – отобрал и женил на младшей. Но и от перестановки слагаемых сумма не изменилась. Тогда он снова вернул пленника старшей дочери. Но парень оказался из тех орлов, что в неволе не размножаются. А неволя была лютая.

Вы можете представить жизнь столичного мальчика без танцев, без пива и, главное, без хоккея?

И я не могу.

Развлечений – ноль, а работы девять десятых, от восхода до заката, без выходных и без отгулов за сверхурочные. Какие, к черту, отгулы, когда у бородача две коровы, бык, пара гнедых и огород без забора, то есть – паши, копай, а до края не докопаешься. Весной пахота, осенью уборка, летом сенокос и сверх плана шишки, ягоды, охота… Хозяин его с первого дня впряг. А когда заподозрил, что парень по ночам сачкует в постели, увеличил дневную выработку в два раза. Разжаловал двукратного зятя в батраки. А собственное здоровье начал старательно беречь, чтобы хватило силенки на случай батрацкого бунта. Идут, к примеру, шишкарить – зятек с колотом уродуется, а он шишечки подбирает. Надо дровину перенести – сам за хвост берется, а ему комель оставляет. В долгожители нацелился, а туда можно въехать только на чужом горбу. Коня жалеть – себя истомить. Единственное дело, от которого освободил зятька – это рыбалка. Боялся, что утопит. Или убежит. Он и лодку на цепь посадил, а ключ от замка в подштанники на ночь прятал не хуже Кащея Бессмертного, а возле кровати собака спала, шаг сделаешь – и сразу же предупреждающий рык. И решил парень плотик связать. Работы вроде на три дня, а пришлось целое лето угробить. Пока сухостоины выбрал, пока подрубил, пока до берега доволок… А все ведь тайком да урывками, под двойной слежкой: с одной стороны тесть караулит, чтобы работник не отлучался, с другой – жена от сестры бережет. Бревна собрал, а связать нечем. Скоб в хозяйстве нет, гвоздя лишнего выдрать неоткуда. Думал, думал пока не догадался взять лосиную шкуру, разрезать на тонкие полоски и сплести из них канат. На сколько бы хватило такого плота? Если бы на первом приличном перекате не развалился, на втором – как пить дать. Нахлебался бы. Только не успел опробовать. Выследил его бородач и посадил в погреб на пятнадцать суток с карающим режимом. Оставил его наедине с бочкой соленой рыбы, а воду давал два раза в сутки. И сидел бедняга в яме совсем, как Жилин и Костылин. Хорошо еще младшая сестра то водички, то ягод через отдушину спускала, нащупывала подступы к сердцу за спиной у старшей. А бородач – кремень, спустился к нему только на тринадцатый день срока и не затем, чтобы амнистию объявить, пришел для воспитательной беседы на тему «Не зная броду, не суйся в воду». И убедил. А куда денешься. Речку-то парень действительно не знал. Сколько плыть? Куда речка вынесет – в Обь или в Амур, а может быть, и в Ледовитый океан? И опять же – опыта никакого. Если он видел, как плыла-качалась лодочка по Яузе-реке, это еще не значит, что сумеет сплавиться по воде кипящей в шиверах и перекатах. Не говоря уже о порогах… Так что сиди и не рыпайся, если жить хочешь.