Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Почему не примерил, когда покупал, спрашиваете?

Потому что дурак. Они спросили, какой размер ношу, покопались в сумке и выбрали, девчонка еще к плечам мне ее приставила. Да и некогда было, разговор о продаже зашел, когда уже поезд останавливался. Шустрые ребята, быстро сориентировались.

Вот вам и «дети разных народов» с мечтою о мире и дружбе… А, в общем-то, все правильно. Плохой товар – слепой купец. Пословица русская, но и у монголов, полагаю, что-нибудь похожее имеется.

Это даже не история, а так – горькие мысли после долгой дороги. Постоял перед зеркалом, в перекошенной куртке, уступленной по дешевке улыбчивыми монголами, полюбовался на себя и грустно стало. Материться вдогонку? Бесполезно – не услышат. Обмывать обнову, что бы дольше носилась? Смысла нет – носить ее нельзя. Но кое-какие дополнительные соображения все-таки появились. Вспомнил другой поезд, не международный, а свой, родимый – «Рыбинск – Москва». Кстати, Рыбинск только что в очередной раз поменял вывеску, перестал называться Андроповым. Бедный город, он ведь еще и под именем Щербакова около десяти лет выступал. Но это к слову, речь-то о поезде.

В общем-то, поезд как поезд. Одних – увозит, других – привозит. Меня увозил. Не в первый и не в десятый раз, а все равно грустно. Остановились на узловой станции Сонково. Стоянка долгая, что-то там подцепляют, отцепляют, перегоняют – волынка минут на тридцать. Вышел на перрон ноги размять и покурить. Смотрю, двое парней вытаскивают из вагона ящик пива, потом – второй, третий… Угомонились на шестом. Аккуратно одетые мальчики, оба при галстуках, один даже в очках. В начале разгрузки я еще подумал: экие заботливые, едут из города со своим угощением. Потом, когда ящики выросли в баррикаду, решил, что для широкого жеста это слишком хлопотно, скорее всего, идет подготовка к свадьбе. Один остался караулить, другой побежал искать встречающих, вдвоем с таким грузом явно не управиться.

В Сонкове в те годы пиво появлялось редко, да и время было вечернее. Возле ящиков народец начал останавливаться. Я еще пожалел парня, знакомые алкаши прилипнут, клянчить начнут, нелегко такое добро до свадьбы уберечь. Суровый характер нужен. Гляжу, и впрямь, начал раздавать – не перевелись чудаки на Руси, думаю. Потом присмотрелся, чудачок-то денежки пересчитывает. А другой – покупателей зазывает. И довольно-таки бойкая торговля идет. Все отработано, видно, что не в первый раз. Когда народ схлынул, и в последнем ящике осталось три штуки, мне тоже пива захотелось. Подхожу, покупаю пару бутылок. Цена в полтора раза выше, чем в Рыбинске. Ушлые ребятишки, время даром не теряют. Пробовали, наверно, и больше заломить, но сельское население небогатое, к ресторанам неприученное – отыскали золотую середину. Взял юноша у меня деньги, отсчитал сдачу и спрашивает: «Дядя, дайте, пожалуйста, закурить». Сам я стрелять у незнакомых стесняюсь, но если просят, отказать не могу.

Потом поезд тронулся, и все мы поехали в столицу нашей родины: я чтобы отправиться дальше, в Сибирь, а они, может быть, за товаром, а может, и знаний университетских набираться. Я не в претензии. Пиво выпил и забыл о них.

А теперь вот подумал: интересное отношение к вещам у этих ребят – на свое смотрят уже по-капиталистически, а на чужое – еще по-социалистически. Я тебе продам, а ты мне – дай. Очень удобная позиция. Далеко парни пойдут. Комсомолята! Они у нас всегда впереди, всегда на острие, у них, вроде и в уставе это прописано.

Но вы дальше послушайте.

Приезжаю в горячо любимый Красноярск. Выхожу из вокзала, закуриваю. И сразу же бичара перед глазами вырастает. Одежда: двойное б/у, физиономия трагичная, глаза честные, голос извиняющийся: «Дружище, дай закурить». Бичу отказать – грех, его судьба-злодейка обидела. Кто-то в этой жизни крупно выиграл, кто-то по нулям разошелся, а он проиграл, с каждым могло случиться. Протягиваю папиросу. Прикуривает от моей. А потом уже предлагает: «Купи чеснок». И достает из пакета пригоршню головок. Чесночишко мелкий, но свежий, грязь еще не обсохла. И явно с чужой грядки. «Купи, недорого отдам».

И этот туда же вслед за комсомолом: твое, купленное – дай, а его, ворованное, – купи.

Такой вот базар-вокзал по дороге к рынку. Кто с пивом, кто с чесноком, кто с пароходом, кто с заводом…

Оно вроде и не моего ума дело. Грамотных экономистов у нас пруд пруди. Но куртку-то не кому-нибудь, мне, придурку, всучили. Пока держишь в руках, кажется вполне приличной, а носить нельзя. Куда ее девать? Втюхать тому, кто глупее меня? Не приучен. И уже не обменяешь. Поезд ушел.

О воровской романтике пусть вам рассказывают из телевизора. Мне за рассказы не платят, так что и врать никакого резона. Жадность, она не только фраера сгубила. Она всех губит. И в первую очередь – воров.

Старинный мой приятель Гена Саблин отпраздновал сорокапятилетие и женился. Первую половину отваги потратил на дорогу в ЗАГС, вторую – на прощание с бродячей жизнью. Испугался оставлять молодую жену без присмотра и опеки. Избыток жизненного опыта доверия к женщинам не прибавляет. Ко времени и предложение подоспело. Завод, на котором его бригада ремонт вела, задумал расширение производства и строительство новой котельной. Вот и предложили ему должность механика. Неслучайно, конечно. При любой реконструкции нужен глаз да глаз. Плохой товар – слепой купец. А такого спеца, как Саблин, на кривой козе не объедешь, мозги не запудришь, глаза не замылишь. Директор знал, кого нанимать. Он ему и квартиру дал, и жалованье достойное. Реконструкция набирает обороты, Гена крутится, заявки на оборудование составляет. А здесь принцип один: пока дают – требуй как можно больше, запас не лошадь, овса не просит. Так, не для себя же.

Но грянула перестройка. Реконструкция незаметно угасла. Правительство провозгласило: «Обогащайтесь!» Значит, надо выжимать деньгу из того, что имеется. Сегодняшний червонец дороже завтрашней тысячи.

Гена видит, что игра пошла втемную. Значит, и ему надо карты к орденам. Идет к веселой кладовщице, он и раньше к ней захаживал, не только американские шпионы заводили шашни с полезными женщинами, но и наши доблестные разведчики, если требует дело, не упускали такой возможности. А Гена чем хуже? Молодой жене любовь и зарплату, но в его широкой душе всегда найдется немного нежности для тоскующей женщины. Приходит к ней с шампанским и перед тем как объять необъятное, перетаскивает в самый укромный угол склада ящики с предохранительными клапанами и еще кое-что по мелочи, убрал, чтобы народ не запинался, потом прикрыл какой-то фанерой и проход тяжелыми ящиками загородил. Подруге велел забыть про это барахло и сам почти забыл.