Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

И меня угораздило связаться. Отремонтировал ему «буран», запчасти сам доставал. Гриша, видимо, испугался, что деньги потребую, поэтому заранее предупредил, что за услугу возьмет меня на рыбалку.

Чтобы не тратить время и горючку, он предложил сначала поставить сети, а потом уже ехать в балок отдыхать. В общем-то резонно: раньше опустишь – больше поднимешь.

Высмотрели приличную гладину, то бишь чистое место, на торосах сеть ставить не будешь, а если сдуру начнешь – зря намаешься, а нам подфартила полоса чистая, как зеркало. Один недостаток, половина этого зеркала на фарватере лежит. Я, на всякий случай, высказываю сомнения, мол, неровен час попрется ледокол и всю рыбалку порушит. Гриша и слушать не хочет. Глаза горят: два дня назад его знакомый около центнера за ночь добыл. Обратка, ну та рыба, что икру отметала, валом валит. Тут, главное, момент поймать. И рыба-то самая настоящая: омуль, муксун, нельма. Если повезет, можно и больше центнера взять. Я все понимаю, но валит эта красивая рыбка прямо по фарватеру. Гриша тоже не первый день на реке, и сеть у него нелишняя, но чужой центнер туманит мозг сильнее водки. Осторожность отодвигает сеть ближе к берегу, а жадность на фарватер тянет. Туда-сюда. Вправо-влево. Как ни дергались, как ни мудрили, а конец все равно в зоне риска оказался, сам, наверное, выполз.

Добрались до балка. Натопили. Выпили. Уснули.

Проснулись от шума. Накаркал я все-таки ледокол. Выскочили на берег. Буран заводить некогда. Бегом, по льду, наперерез.

Когда добежали, сеть можно было еще спасти, но желаемый центнер проплыл бы мимо. Я замешкался. А Гриша с горящим взором встал над краем сети и начал выписывать руками какие-то сигналы. Видел в кино, как флотские флажками машут, вот и кинулся изображать. Только вместо флажков – красные ладони. И азбуки флажковой, конечно, не знает. Руками машет, криком помогает. Да кто его услышит, от ледокола грохот на всю тундру. Разве что я некоторые слова разбираю, потому и вижу смысл в абстракциях, которые он жестами рисует. А рисует он подводные камни, на которые ледокол якобы напорется, если не свернет. Для пущей убедительности даже последствия столкновения показывает: и посудина завалится набок, и команда за борт посыплется.

Гриша семафорит, а ледоколище прет прямо на него. Из рубки по матюгальнику нецензурные слова градом летят. И ведь до чего стойкий мужик, ни на шаг не отступил, словно заградительный отряд за спиною. Многоумные ученые думали, гадали, как человеческую трусость победить, препараты разные изобретали, кино, помните, показывали под названием «Лекарство от страха»? А лекарство простое, давным-давно найденное – жадность.

И не выдержали нервы у штурмана.

Свернул.

А когда мимо нас борт ледокола проползал, оттуда вылетела банка с пивом. Чуть Грише в лоб не угодила. Он банку поднял, воздел над головой и кричит:

– Спасибо! – А потом уже мне выдает: – Видишь! За то, что я их от пробоины спас, пивом угостили!

– Хотели угостить, – говорю, – но промахнулись.

Гриша не врубается:

– Ловко я про камни придумал. Поверили. Сначала хотел показать, что здесь мина в лед вмерзла, но вовремя сообразил, что неоткуда ей взяться, даже если с военного времени в море осталась, все равно не заплывет против течения. А в камень сразу поверили. Даже пивом отблагодарили.

– Какая там благодарность, – говорю, – просто у штурмана, кроме банки, ничего под руку не попалось. – И только рассмешил Гришу.

– Ну ты и сказанул, говорит, не такой он дурак, чтобы дефицитами разбрасываться.

Баночное пиво в те годы пили только блатные, это точно. Я не бандитов имею в виду, а большое начальство и торгашей. Но летела банка не по дуге, чтобы ее легче ловить было, неслась прямой наводкой. Флотский бы, конечно, булыжник предпочел, да не оказалось его в рубке, не припас, не предвидел, что встанет кто-то поперек дороги.

А Гриша стоит, банку поглаживает и бормочет:

– Экая ты у меня красавица. Кто же тебя такую выбросит. Дефицитами не разбрасываются.

Правда, уже в балке поварчивать начал, могли бы, мол, красивую вещь и поаккуратнее кинуть, угол вот помяли. Открывать пиво при мне, разумеется, не стал. Сказал, что в сервант поставит. Пришлось доставать спирт. Спиртик на морозе лучше любого пива, даже баночного.

Кстати о рыбалке. Центнер не центнер, но пуда три на другой день подняли, если, конечно, и щук считать.

Помните старика, который со мной чировым озером поделился?

Так вот, заявляется ко мне в общагу, обеими руками за грудь держится и валидолу полон рот, языку шевельнуться негде, только стонет и охает.

Кое-как понял, в чем беда.

Оказалось, завелась на реке паршивая овца и шарится по чужим сетям.

Я, честно говоря, противник всех этих оптовых рыбалок, но жалко старика. Он же с детства так привык. Переучиваться поздно. У него, можно сказать, последняя радость осталась, а какой-то шакал гадит в нее. После таких дел разговор известный – два раза подбросили, один раз поймали, и ни гу-гу.

Да тут еще и вторая мозоль. Приехала не ко времени бригада монтажников. На кого старику собак вешать? Конечно, на них. А меня зло берет. Чуть что – приезжие. Будто среди местных такого добра не водится.

Не волнуйся, дедка, говорю, дай мне только срок – будет тебе белка, будет и свисток. Следствие поведут знатоки.

Ночь караулю, две – бесполезно. На третью уморился и закемарил. Да так плотно придавил, что и завтрак проспал. Иду умываться. Что за чертовщина: под самым носом, среди бела дня какое-то привидение вошкается у сетей. И на голове у него монтажный подшлемник. Привидение-то из приезжих. Дедова взяла. Но все равно, пакостник есть пакостник. Учить надо, чтобы людей не позорил.

Сажусь легонечко в лодку и на веслах крадусь. Да где там: шакал – зверюга чуткий. И мотор у него с полуоборота заводится. А мой: чих-пых, пык-мык, туда-сюда и так далее. Убегать не привык, а догонять не обучен. Цыганский конь – завсегда быстрей хозяйской кобылы. Смотрю, как любитель чужой рыбки наяривает полным ходом к острову, и поливаю мотор волшебными словами. Все бы ничего, да за островом две речки впадают, гадай потом – в которой он прячется. А как же иначе: на то и лиса, чтобы нора с отнорками была.

Завелся, конечно, да сколько времени потерял, от беглеца только точка на воде. Вернее, клякса.

А вы знаете, как на Севере по весенней воде спешить? Большие льдины издалека видны, они сверху белые. Их бояться нечего. Другое дело – мелкота. Плывет такой обсосок кверху брюхом – что лед, что вода – одного цвета. Чуть зазевался – и уже поцеловался. А там обовьет тебя речка ледяными ручками, в такой озноб вгонит, соберешься дух перевести, а его уже и нет, духа-то, весь вышел. И дно под ногами.