Александр Ткач - Я не буду больше молодым

Ах, проказница ты, юная шалунья,
На тебе сошелся клином белый свет.
И хотя седой совсем как лунь я,
Но с тобою мне 17 лет.

Я витаю в облаках и грезах,
Замки возвожу из хрусталя.
Представляю, как о тоненьких березах,
Думают седые тополя.

Мне немало лет уже не скрою,
Но бурлит, играет в жилах кровь.
Когда я с тобой, а ты со мною!-
Пусть она и куплена любовь.

Жаль, конечно, что седой как лунь я,
И моим годам прощенья нет.
Ах, проказница ты, юная шалунья,
На тебе сошелся клином белый свет.

Сейчас и не понять, как это всё случилось,
Какой порыв души нас вдруг соединил.
А может быть, во сне ты просто мне приснилась,
И уж прогнать тот сон, мне хватило сил.

Быть может потому, что ты мои мечтанья,
А может потому, что боль моя и стыд.
Мои свершения, иль все мои терзанья,
А то, и нервный хохот, или плачь навзрыд…

Сей час и не понять. Лишь часто ночью снится,
Хмельной девчонки образ, плывущий над землёй.
И в глубине души волнительно теплится,
То жаркое дыхание, зовущее с собой.

Всего один лишь вечер судьба нам подарила.
На «Белый» танец в парке меня ты позвала.
И аура любви нас пеленой укрыла,
И ночь такая страстная у нас с тобой была!..

Лежит в анатомичке и остывает тело,
Ушла, покинув мир, крещённая душа.
Паталогоанатом, зная своё дело,
Разрежет телу грудь, спокойно, не спеша.

Рукой своей костлявою, в резиновой перчатке,
Возьмёт он сердце стылое, что перестало жить.
Что раньше пламенело, и билось в жаркой схватке,
Умея ненавидеть, и горячо любить.

Кому-то тело было: отцом, любимым, братом, -
Сердце трепетало, неся ту радость всем.
Души обитель стылую, паталогоанатом,
Разрежет острым скальпелем, не думая совсем…

Полуденный июльский зной.
Автобусы застыли у платформы.
Иду по площади, а под ногой,
Асфальт теряет свои формы.

Как хочется быстрей укрыться в тень,
Солёный пот глаза мне застилает.
Кто только в этот жаркий день,
Спасительной прохлады не желает?..

Но вот, всё встрепенулось резко вмиг,
Вокруг наполнилось и нежностью и лаской,
И в жарком мареве вдруг появился лик,
Прелестной феи из волшебной сказки.

Плыла, как одуванчик над землёй,
Как ласточка парила в ясной сини,
Как бригантина гордо над волной, -
Девчонка шла в юбчонке мини.

По возрасту, почти ещё дитя,
Под кофточкой едва пробились груди.
Но шла, как королева, не шутя,
С достоинством себя несла на люди.

Она ушла, забрав с собой весь взор,
И только вздох пронёсся вслед печальный.
Но почему-то помню до сих пор,
Как будто наяву, - мираж вокзальный!..

За что мы женщину все любим,
За что её боготворим?..
Зачем мы души свои губим,
Когда «люблю» ей говорим?

Зачем ночами мы вздыхаем,
Ей дарим нежные цветы?..
И в одах страстно восхваляем,
Тот «гений чистой красоты»?

Блистающая в свете дама,
И дома, любящая мать…
А ведь всего, - ребро Адама,
С душой, иль без души: как знать!?

Живая кукла «Барби», право,
Роскошна внешне, но пуста!
Глупцы ей рукоплещут: «браво!..»
Так их пленяет красота.

Но лучше той, прекрасной стервы,
На этом белом свете нет!
О Боже, дай мне, дай мне нервы,
Быть с нею вместе сотни лет!..

Я ночью выглянул в окно,
Смотрел, как небосвод мерцает.
В душе моей, темным-темно,
Она, страдалица, рыдает.

А с нею гибнут телеса,
В бессилии о стену биться.
В «горящем» взоре, - небеса,
Куда сознание стремится.

Природе сущей чужд, сей тлен,
Ей безразличны непогоды.
Не взять её как душу в плен,
Не заточить её на годы.

Ей никогда не причинить,
Ни боль, какую, злые пытки.
Можно любить, иль не любить,
Используя не раз попытки.

Там мудрой Вечности покой,
Всё до краёв и всё до краю. –
Но нужен ли он мне такой,
Скажу вам честно: «Я не знаю?..».

Мне видно в Книге Бытия,
Прописано: жить с сожаленьем…
И пусть сгорю мгновеньем я, -
Но ярким, пламенным мгновеньем!..

Константиновка, - город милый мой!
Что с тобою стало, что с тобой?..
Раньше ты блистал, как хрустальный сад,
Гордо называли тебя, - Стеклоград!..

А теперь, что стало... - Боже мой!
Что случилось, город, что с тобой?..
Почему заводы на земле «лежат»,
Почему в руинах нынче Стеклоград?..

Где-же твоя гордость, где «Автостекло»?
- Как былое быстро былью поросло…
КМЗ, - в руинах, «Укрцинк» в летах,
И «Стеклоизделий» словно сбитый птах…

Плачет, плачет в горе бедный город мой,
Летом, без воды он, мёрзнет он зимой.
Неуютны улицы, - тоскливы и серы…
Словно обворованы, у домов дворы.

И не люди, - тени, взад-вперёд бредут,
Будто бы чужие, в городе живут.
И не видно счастья, в затравленных глазах,
Только безысходность, отчужденье, страх…

Но есть ещё другие, - наглые глаза.
В них от состраданья, не блеснёт слеза.
Там лишь, только алчность, жадность и порок.
Нет стыда, нет совести, - и какой с них прок?..

Будто горожане, а будто бы, и нет!
Но они у власти, уже много лет.
Потому и город стал у нас такой, -
Что слабы мы телом, и больны, душой…

Это видеть нельзя без слез,
Мамонтенок в глыбе льда.
Согревая цветочек в мороз,
К сердцу нежно прижал навсегда…

…Белые тона, холодные краски,
Реликтовые сопки все в снегу,
Так вокруг уныло, ни тепла, ни ласки,
И стылые торосы на берегу.

Воет вьюга колючим ветром,
И, пожалуй, уже навсегда,
Этим холодным, недобрым летом,
Приходит владыкой армада льда.

Осторожно по гальке ступая,
Стадо мамонтов шло к воде.
Мамонтенок средь них, играя,
Шаловливо шнырял везде.

То, за хвост хоботком дернул мамку,
И в восторге отскочил.
То, ногой провалился в ямку,
Не беда, подхватился, вскочил!

На полянку примчался игриво,
И замер. - Шагнуть не смеет:
Что за чудо, какое диво,
Под снегом скромно алеет?