Андрей Геласимов - Жажда. Фокс Малдер похож на свинью

— Плакал мой обед. А уроки-то хоть кто-нибудь сделал?

Когда немного прибрались, Марина сказала, что у Славки сегодня «Веселые старты». А ей надо бежать в редакцию, потому что приехал какой-то американский журналист.

— «New York times». Знаешь эту газету? Мне обязательно надо с ним поговорить.

Я сказал, что не знаю, но могу отвести Славку вместо нее. Все равно Генка с Пашкой так и не появились.

— Мне не трудно. Расскажи только, куда надо идти.

Пока у него был урок рисования, я сидел на скамеечке возле школы и смотрел на людей. После обеда стало светить солнце, и снег, который шел последние два дня, быстро растаял. Те, кто опоздал на урок, бежали прямо по лужам. Некоторые поднимали голову и тогда замечали меня. Лучше бы они смотрели себе под ноги, дома потом не досталось бы за ботинки.

Впрочем, им скоро в армию. Пусть смотрят.

«Веселые старты» были только для первоклашек. Поэтому я сел так, чтобы меня не было видно. Спиной. Пришлось болеть за Славку на слух. Слушал, как они кричат, когда кто-нибудь прибегает последним. Старались помочь. Орали как угорелые.

— Идите вот сюда, — зазвучал у меня за спиной женский голос. — Здесь никого нет. Только один дяденька.

На скамейку передо мной опустились двое мальчишек. Я нагнулся, чтобы их не напугать. Как будто шнурки развязались.

Но им было не до меня.

— Ну как вы оделись? — шептала их мама. — Я же вам все оставила. А вы оделись непонятно как. Теперь все подумают, что мы — нищета.

— Нас папа одевал, — шепнул один мальчик. — Я ему говорил, что так неправильно, а он сказал, отстань, мы опаздываем уже.

— Теперь все подумают, что вам надеть нечего. Я же оставила все на кресле.

— Папа сказал: на «Веселые старты» так одеваться нельзя.

— Ладно, — шепнула мама. — Сейчас Ира пробежит, и ты наденешь ее кроссовки. Только не наступай в лужи, а то они новые ведь совсем.

— Он тогда после всех прибежит, если будет вокруг луж бегать, — зашептал мальчик помладше. — Он проиграет тогда.

— А я буду через них перепрыгивать.

— А если они большие?

— А я разбегусь.

— Ладно, перестаньте, — шепотом одернула их мама. — И так голова кругом идет.

Я слушал их, стараясь, чтобы они не обращали на меня внимания, и думал о том, какие бывают дети. Что они говорят, как они толкаются, как прыгают, поджав одну ногу, рвут ботинки, плюют с балкона, рисуют на обоях, вылавливают из супа лук.

Особенно когда они твои.

Приехать со всей оравой на Черное море. Летом, когда стоит невероятная жара. Снять однокомнатную квартиру. Второй этаж — поэтому страшно оставлять на ночь открытым балкон. По телевизору каждый час сообщают, что из тюрьмы убежали грузины. Два или три. После половины бутылки трудно запомнить — сколько их. Или не хочется запоминать. Тем более — жара. Липкая спина, и мысли разбегаются в стороны. Зато никаких комаров. Звенят за балконной дверью, но в комнате почти не слышно. Потому что дети шумят. Толкают друг друга и хихикают на полу. Им нравится, что они теперь с нами в одной комнате. Невозможно их уложить. Сидим на диване и говорим: «Время уже почти два часа ночи». Но им все равно. Они нас не слышат. Волосы мокрые от жары. Хватают друг друга за плечи. Мы говорим: «Время уже два часа». На третий день догадываемся постелить на кухне ватное одеяло. Чтобы коленкам не было больно. И чтобы линолеум не прилипал к спине. Радио на табурете прямо над головой каждую ночь играет одного Джо Дассена. Надо аккуратно вставать. Задыхаясь, можно легко столкнуть его с табурета. Тогда придется искать ее губы в тишине. Как будто оглох. И в ушах ровный шум, словно прижал раковину.

— Пойдем ужинать, — сказал отец. — Марина с работы пришла.

— Ну что, не приезжали ваши друзья? — сказала на кухне Марина.

— Нет. У них сложная ситуация. Может, они завтра опять не приедут.

— Слушай, а я почему-то с тобой снова на «вы». Тебе самому как удобней?

— Мне все равно.

— Тогда будем говорить «ты». Если я забуду — ты мне напомни. Хорошо? Как там наш Славка пробежал на «Веселых стартах»?

Она подцепила вилкой кусок мяса и толкнула коленом отца. Мясо упало обратно в тарелку, и она рассмеялась. Отец, не отрываясь, смотрел на нее.

— Нормально. Их класс победил. Славка получил грамоту.

— Понятно, — улыбнулась она. — Сейчас вернется с улицы и будет хвастаться без конца. Ему обязательно надо побеждать.

Минуту, наверное, ели молча. Отец не ел.

— Чего ты на меня так смотришь? — сказала она наконец отцу.

Голос у нее изменился.

— Подстриглась, — сказал он.

— Ну и что? Мне теперь подстригаться нельзя?

— Новая прическа.

— Слушай, давай не при твоем сыне. К нам в редакцию приехали журналисты из Штатов, а тебе хочется, чтобы я выглядела, как огородное пугало.

— Хорошая прическа была.

— Она меня старит. Неужели ты не понимаешь? Я выглядела лет на сорок. А мне тридцать два. Мне всего тридцать два года!

— А журналистам?

— Что? — Она запнулась и непонимающе смотрела на него.

— Сколько журналистам из Америки лет? Они молодые?

Марина молча смотрела на него. Потом оттолкнула тарелку и резко поднялась.

— Как ты меня достал со своим маразмом! Поесть нормально нельзя.

Она хлопнула дверью, а мы остались сидеть за столом. Мясо в тарелке отца осталось нетронутым.

— Ты извини, Костя, — уже поздно вечером сказала Марина, войдя ко мне в комнату. — Испортили тебе ужин. У нас так бывает. Твой отец болезненно относится к нашей разнице в возрасте. И убедить его я ничем не могу.

— Все нормально, — сказал я. — У всех свои проблемы.

— Но я совершенно не знаю, как ему помочь. Мне приходится обдумывать каждый шаг — как бы чего-нибудь не сказать или там не сделать. Он заводится моментально. Ты знаешь, я от этого устаю. Можно, я покурю у тебя в комнате?

— Кури. Это твоя квартира.

— Слушай, а что это у тебя? — Она склонилась над столом у окна.

— Рисунок.

— Как здорово! Мне дети сегодня все уши прожужжали, как ты утром тут рисовал. Всю бумагу мою истратили.

— Извини, я тебе завтра куплю.

— Да перестань ты! Я не про это. Как здорово у тебя получилось!

— Это Черное море, — сказал я. — Там человек один хороший живет.

— А ты там был?

— Нет. Но я представляю.

— Ты никогда не видел Черного моря?

— Нет.

— А как же ты рисовал?

— Я представляю.

— Понятно. — Она недоверчиво кивнула головой. — А чьи это дети?

— Дети? — сказал я и немного закашлял.

— Дым мешает? — Она замахала рукой и потянулась к форточке.

— Да нет, нормально. Все хорошо.

— И у них почему-то лица у всех одинаковые. Смотри, у них одно лицо. Это так задумано? Или они близнецы?

— Близнецы, — сказал я, еще немного покашляв.

— Так много?

— Мне нравится, когда много детей.