АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

В первый раз было сложно придумать, как облегчить Джерри боль. Хоть каплю успокоить. Его слезы сводили с ума и меня, и мужчину. При всем желании спрятать их это у него не выходило.

Я касалась повреждений краешком ватки, чего хватало, чтобы расстроить малыша, но было явно мало, чтобы «запенились» раны. При таком подходе можно было часами терзать ребенка.

Это и сподвигло на поиск более совершенного решения.

И оно было найдено, несмотря на мои сомнения в начале.

Теперь Эдвард не держал Джерома, а обнимал его. Крепко, как и полагается, но в тоже время с нежностью, которую мог у себя выкроить.

Я же, склонившись над детской израненной спиной, опрокидывала зеленую банку вниз, точно на красные отметины. Они не заставляли себя ждать, буквально взрываясь белой пеной. Малыш, конечно, рыдал громче, но так все хотя бы быстрее заканчивалось. И остатки нервных клеток удавалось сохранить до завтра…

Качаю головой из стороны в сторону, прогоняя ненужные мысли. Процедуру, именуемую «обработкой» я выучила не хуже любой медсестры. Хоть сейчас могу идти в клинику и заниматься больными.

Я вздыхаю, наклоняясь к Джерому и легонько чмокая его в макушку. Мой малыш должен знать, что я рядом. Всегда. Чтобы не случилось.

В ответ на мое прикосновение мальчик вздыхает, немного наклоняя голову набок. Ладошки, сдерживающие меня, расслабляются.

Сложно поверить, что когда-то и я спала так. С мамой. Она улыбалась, гладила меня по голове и говорила, что я лучший ребенок на свете. Это продолжалось до восьми лет. Потом начались их ссоры с папой и мне приходилось засыпать в одиночестве, спрятавшись под подушки, чтобы не слышать громких криков и ярких «комплиментов» родителей в адрес друг друга.

Иногда мама приходила ко мне ночью. Она тихонько плакала, думая, что я сплю…

Прикрываю глаза, позволяя воспоминаниям в кои-то веки завладеть сознанием. Такой роскоши у меня не было уже много времени. Сначала Джеймс, потом Маркус, Джеймс, Эдвард… Калейдоскоп лиц. Я едва не потеряла себя, пытаясь выкарабкаться из той ямы, куда сама себя загнала.

… В тот злополучный вечер они снова поругались. Громко, с битьем посуды и хлопками дверей. Отец ушел, кинув напоследок неприличное слово, от которого мне тогда хотелось заткнуть уши.

Мама не пришла ко мне. Она вскрыла наш бар и выудила оттуда все запасы коньяка, какие могла обнаружить там. Этой ночью я засыпала под её громкие, несдержанные рыдания, приправленные звоном осколков из-под разбивающихся один за одним бокалов. А на утро позвонили из полиции. Пригласили на опознание…

Мои глаза раскрываются сами собой, когда тело Джерома вздрагивает одновременно с моим. Один раз. Затем второй.

Озабоченно всматриваюсь в бледное лицо, ища причину.

Резкая смена положения тела мальчика наводит на мысль, само собой. Кошмар.

Часто дыша, Джерри с широко распахнутыми глазами смотрит на белую стену. Его спина сотрясается от рыданий, вспотевший затылок блестит при свете, который дает окно.

— Милый, — ласково провожу пальцами по плечам мальчика, садясь на кровати следом за ним.

Услышав мой голос, он мгновенно оборачивается. С громким всхлипом кидается на шею.

Пугаюсь таких активных действий. Обнимаю его в ответ чуть позднее, чем следует.

Я стараюсь не повредить и без того исстрадавшуюся спину, когда обхватываю дрожащее тело ребенка руками. Как бы не началось кровотечение от таких резких подъемов. Его раны только-только стали затягиваться. Тонкий слой коричневой корки ещё легко сорвать…

— Мой хороший, что случилось? — глажу белокурые волосы, стремясь понять причину страшного сна.

Ответа не следует.

Естественно.

— Джером, я здесь, — меняю тактику, показывая мальчику, что сновидение — всего лишь сновидение. Не воплощение реальности. Никогда. — Я здесь и я с тобой. Все в порядке. Это просто сон. Всего лишь сон…

Малыш уверенно качает головой, прижимаясь ко мне сильнее.

— Тише, любимый, тише, — немного покачиваюсь из стороны в сторону, успокаивая его, — все закончилось. Все.

Однако страх Джерома так просто не прогнать. Его слезы текут новыми, бурными потоками.

— Расскажи мне, — сдаюсь, понимая, что единственный вариант помочь мальчику — выслушать его. Успокоить, зная конкретно то, что вызывает в нем ужас.

Плотно сжав губы, ребенок отказывается исполнить мою просьбу.

— Джером, вдвоем будет не страшно, — добавляю голосу ласки, целуя пухлые розовые щечки мальчика.

Судорожно вздохнув, он, всхлипывает, а затем соглашается. Нерешительно.

— Тебе снилось какое-то событие? — не отстраняю от себя маленького ангела, когда задаю первый наводящий вопрос.

Нет.

— Люди?

Да.

Джерри дрожит.

— Кто? Кто-то незнакомый?

Нет. Знакомый…

Получается, не похитители. И не похищение…

Чего же тогда он может так бояться?

Может, в его сне что-то произошло с нами? Со мной или с Эдвардом?

— Папа?

Качнув головой, Джером немного отодвигается, стремясь заглянуть мне в глаза. С готовностью смотрю на него и вижу… вижу…

Джерри открывает рот и пытается… сказать. Его губки движутся, хотя ни единого звука до сих пор не слышно.

Он глядит на меня с грустью, расстроенный тем, что не может произнести слово вслух. Напуганный и как никогда хрупкий. Маленький…

Мое сердце обливается кровью.

— Повторишь ещё раз? — провожу пальцами по его щеке, даря ободряющую улыбку.

На миг зажмурившись, Джером пробует снова. Внимательно слежу за тем, как изгибаются его губы и ловлю себя на том, что нахожу ответ. Без звука. По губам.

— Мама? — лицо мальчика из печального становится облегченным. Он рад, что мне удалось. Он хотел сказать именно это.

Уверенно кивнув, мой малыш с опаской следит за моей реакцией.

— Тебе снится мама? — задаю новый, цельный вопрос, наблюдая за тем, как меняется выражение на личике ребенка. Страх, заставивший проснуться, возвращается.

— Что же плохого в маме, милый? — с участием спрашиваю я.

Джерому едва удается сдержать слезы.

Низко опуская голову, он возвращается ко мне на грудь, тихонько вздыхая.

Кажется, плохое есть. И немалое.

— Это просто сон, — повторяю, нашептывая слова ему на ушко, — он закончился. Мамы тут нет. Я здесь. И я тебя никому не дам в обиду.

Несколько секунд после моих слов ничего не происходит. Укачиваю Джерри, прислонившись к его волосам, как вдруг кое-что чувствую. Необычное, сначала даже непонятное.

Маленькие губки оставляют поцелуй на моей ключице.

— Мой любимый Джером, — ответно целую ребенка, — ты самый лучший на свете.

Негромкий стук в дверь прерывает нашу идиллию.

Вовремя…

Деревянная застава открывается, впуская внутрь домоправительницу.