Люсинда Райли - Сестра ветра

Между тем их совместные с герром Хогартом вылазки в город становились все разнообразнее. Постепенно Анна даже научилась, как правильно делать заказ в ресторане, и даже пару раз заказывала им обоим обед, причем всегда настаивала, что платить за все будет она. Такая маленькая благодарность за то, что герр Хогарт тратит на нее свое свободное время.

Она по-прежнему знала об этом человеке очень немногое. Разве что он вдовец, жена его умерла несколько лет тому назад. Оставшись один, герр Хогарт перебрался из деревни в город, чтобы наслаждаться всеми культурными возможностями Лейпцига, не обременяя себя при этом домашними хлопотами.

– А что мне еще надо? – разоткровенничался он в разговоре с Анной, широко улыбаясь. – Полный желудок, чистые простыни, всегда выстиранная одежда. Плюс прекрасный концертный зал всего лишь в нескольких минутах ходьбы.

Герр Хогарт страшно удивился, узнав, что Йенс никогда не приглашает свою жену на те концерты, в которых он выступает. Объясняет это тем, что у них, дескать, нет лишних денег, чтобы тратить их на билеты. Герр Хогарт сказал Анне, что вход на многие концерты свободный. По правде говоря, Анна все реже и реже виделась со своим так называемым мужем, а сравнительно недавно он и вообще пару раз не явился ночевать. Как-то утром, стоя у распахнутого окна и вдыхая в себя полной грудью свежий весенний воздух, Анна, прежде чем спуститься вниз на очередное занятие с герром Хогартом, вдруг подумала, что, если бы не этот человек, она бы уже давным-давно бросилась под какой-нибудь трамвай.

В одну из таких совместных прогулок по центру города Анна буквально остолбенела от неожиданности, увидев Йенса, восседавшего за столиком у окна в одном из лучших ресторанов Лейпцига под названием «Тюрингер Гоф». Обычно в этом ресторане собирались местные аристократы, демонстрируя остальной публике свои изысканные наряды, элегантные экипажи, выстроившиеся в ряд возле центрального входа, а лошади, впряженные в кареты, терпеливо поджидали своих хозяев, чтобы развезти их после обильного и сытного обеда по домам. Когда-то, живя в Христиании, и она наслаждалась такой же великосветской жизнью, удрученно подумала Анна.

Она напрягла зрение, чтобы получше разглядеть между теснящимися друг возле друга экипажами, с кем же именно обедает Йенс. Судя по ярко-алой шляпке с перьями на голове его собеседника, это наверняка была женщина. Анна, к немалому изумлению герра Хогарта, протиснулась поближе. Темноволосая женщина с чересчур большим носом. Помнится, мама про таких говорила, что у них римский профиль.

– Ради всех святых, Анна! Что вы там такого увидели? – воскликнул герр Хогарт, подойдя к ней сзади. – У вас сейчас такой вид, как у героини одной из моих любимых сказок Ганса Кристиана Андерсена «Девочка со спичками». Тоже хотите, как и она, прижаться носом к стеклу? – Он негромко рассмеялся.

– Нет, не хочу, – ответила Анна, отводя взгляд в сторону, в то время как Йенс и его собеседница придвинулись друг к другу поближе, о чем-то оживленно беседуя. – Просто обозналась.

В тот вечер Анна решила во что бы то ни стало не ложиться спать и дождаться Йенса. Тот, как всегда, вернулся далеко за полночь. В такие дни он обычно раздевался в уборной и потом тишком пробирался в постель, чтобы не потревожить Анну. Не разбудить ее ненароком. И, конечно, каждый раз будил. Каждую ночь одно и то же.

– Почему ты еще не спишь? – страшно удивился он, увидев, что керосиновая лампа все еще горит.

– Вот решила дождаться тебя. Мы ведь в последнее время так редко видимся.

– Знаю-знаю, – тяжело вздохнул в ответ Йенс и рухнул как подкошенный рядом с ней. Судя по запаху, он опять пил. – К сожалению, такова жизнь музыканта, да еще студента знаменитой Лейпцигской консерватории. Ты не поверишь, но днем с трудом выкраиваю пару минут, чтобы где-нибудь перекусить. И так каждый день!

– То есть даже на обед у тебя нет времени? – Слова сорвались с языка сами собой, и Анна поняла, что сейчас ее уже не остановишь.

Йенс повернулся к ней.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То и хочу сказать, что как раз сегодня я видела тебя преспокойно обедающим в городе.

– Правда? Так почему не зашла? Не поздоровалась?

– Потому что вряд ли меня пустили бы в такое шикарное место. Да и ты был всецело занят разговором с какой-то женщиной.

– Ах, вот что… Это баронесса фон Готфрид. Она известная меценатка. Жертвует большие суммы и на нужды консерватории, и на студентов. На прошлой неделе она присутствовала на концерте, где нам, четырем начинающим композиторам, дали возможность исполнить на публике свои короткие пьесы. Я сыграл как раз ту композицию, над которой работал все последнее время. Ну ты же помнишь…

Ничего она не помнила и ничего не знала. Йенс так редко теперь бывал дома, а когда бывал, то не стремился посвящать Анну в свои дела.

– Понятно, – ответила Анна, сглотнув комок, подступивший к горлу. Она вдруг почувствовала, как нарастает волна негодования и обиды. Почему? – вопросила она мысленно. Почему Йенс, дебютируя на сцене со своим произведением, даже не счел нужным пригласить ее на этот концерт?

– Баронесса сама пригласила меня на ланч. Захотела обсудить мои дальнейшие творческие планы. Она изъявила желание поспособствовать тому, чтобы моя композиция прозвучала и на других концертах. И даже не только в Лейпциге. У нее ведь обширные связи во всех крупнейших городах Европы. Париж, Флоренция, Копенгаген… – Йенс мечтательно улыбнулся, закинув руки за голову. – Ты только представь себе, Анна! Моя музыка зазвучит по всему миру, в самых больших концертных залах… Мы еще покажем герру Хеннуму, кто есть кто!

– Очень рада за тебя. Безусловно, у тебя есть все основания чувствовать себя счастливым.

– Что за тон, Анна? – Йенс мгновенно уловил ледяные нотки в ее голосе. – Ну же, выкладывай, что у тебя стряслось? Говори, что хочешь сказать!

– И скажу! – Анна поняла, что уже не в силах совладать с охватившим ее гневом. – Я неделями не вижу тебя дома, а ты мне сейчас сообщаешь, что, видите ли, он выступал на концерте. Но я, твоя нареченная, более того, твоя жена в глазах всех людей, даже не была приглашена на этот концерт. Сижу здесь днями, сторожу наши пожитки, как верный пес. У меня нет друзей, знакомых… Только и делаю, что убираю, стираю, снова убираю. И никакой перспективы на самостоятельную певческую карьеру! И, в довершение всего, вдруг вижу тебя, обедающего с другой женщиной в одном из лучших ресторанов города. Как говорится, приехали! Вот все, что я хотела тебе сказать.

Едва Анна успела закончить свой монолог, как Йенс тут же вскочил с кровати.

– А теперь ты послушай меня, Анна. Мне тоже нужно много чего сказать тебе. Ты хоть раз подумала, каково это – каждую ночь ложиться рядом с женщиной, с любимой женщиной… Чувствовать ее красивое молодое тело и знать, что я не могу ни приласкать ее, ни поцеловать? А то немногое, что ты мне порой позволяешь, лишь сильнее разжигает меня. Из ночи в ночь я лежу и представляю, как мы с тобой занимаемся любовью, извожу себя до такой степени, что потом долго не могу успокоиться. Чтобы не сойти с ума от этой безысходности, чтобы не терзаться муками, лежа рядом с тобой, не изводить себя желаниями, я и приползаю домой за полночь, да еще в подпитии. И в таком состоянии укладываюсь в кровать и тут же отключаюсь. Да, ты права! – Йенс драматично сцепил руки. – Та жизнь… которой мы сейчас с тобой живем, – это не жизнь! Ты моя жена, и одновременно ты мне не жена. Ты вечно сидишь надутая, замкнулась в себе… Такое впечатление, что ты только и мечтаешь о том, чтобы собраться и уехать домой. Но, Анна, вспомни! Это было твое решение . Ты сама захотела поехать вместе со мной в Лейпциг. Так уезжай обратно! Коль скоро ты здесь несчастлива, уезжай… Ведь получается, что это я, я сделал тебя несчастной!