Люсинда Райли - Сестра ветра

Особенно Анне нравилось любоваться величественным зданием Нового театра с колоннами, портиком и огромными дугообразными окнами. На подмостках этого театра выступала оперная труппа Лейпцига. Анна подолгу разглядывала здание со всех сторон и гадала, можно ей хотя бы надеяться на то, что когда-нибудь она сможет спеть на сцене этого театра. Однажды она даже набралась смелости и постучала в дверь служебного входа, а потом постаралась, как смогла, с помощью жестов, объяснить вахтеру, что она ищет себе место певицы, но тот, естественно, ровным счетом ничего не понял из ее жестикуляций.

Обескураженная неудачной попыткой, Анна чем дальше, тем сильнее чувствовала себя страшно одинокой и никому не нужной в этом чужом городе. Тогда она попыталась найти отдушину в посещении Томаскирхе , церкви Святого Фомы, самого большого готического храма в Лейпциге, увенчанного красивой колокольней из белого камня. Конечно, этот собор не шел ни в какое сравнение с их маленькой церквушкой в Хеддале. Но общая атмосфера внутри храма живо напомнила Анне их уютную деревенскую церковь. Тот же запах ладана, те же чинные лица людей, все как у них дома. В тот день, когда она наконец собралась с духом и отправила письма герру Байеру и своим родителям, она тоже пошла в эту церковь, надеясь обрести хоть немного утешения. Уселась на скамью и, низко склонив голову, стала горячо молиться, просить Бога об искуплении своих грехов, о том, чтобы Господь даровал ей силы и наставил на путь истинный.

– Господи, прости мне ту чудовищную ложь, которую я написала в своих письмах. Но самое страшное, – Анна нервно сглотнула подступивший к горлу комок, – это то, что я написала, что счастлива. А на самом деле я совсем даже не счастлива. Хотя умом и понимаю, что не заслуживаю никакого снисхождения или тем более прощения за свои грехи.

Вдруг кто-то осторожно тронул ее за плечо.

– Warum so traurig, mein Kind?

Она вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. На нее с доброжелательной улыбкой смотрел пожилой пастор.

– Kein Deutsch, nur Norwegisch, – пролепетала она, вспомнив, как учил отвечать в таких случаях Йенс.

– Ах, вот как! – воскликнул священник. – Я немного понимаю по-норвежски.

Как ни старалась Анна побеседовать с пастором, у них мало что получилось. Его норвежский был не многим лучше, чем ее немецкий. Но одну важную вещь она для себя уяснила. Йенс должен обязательно поговорить с этим священником насчет их венчания, по крайней мере, он сможет объяснить пастору, что они тоже лютеране.

Пиком дневных впечатлений были для Анны ежедневные разговоры с Йенсом за ужином. Он много и пространно рассказывал ей о консерватории, в стенах которой обучались студенты со всей Европы. Она молча слушала его рассказы о том, сколько в консерватории замечательных концертных роялей фирмы «Блютнер», какие у них там прекрасные педагоги. Ведь многие из его наставников еще и выступают в качестве музыкантов в составе знаменитого Лейпцигского оркестра Гевендхауза. А сегодня ему впервые доверили сыграть на скрипке самого Страдивари. Какой звук, какое качество, восклицал он восхищенным голосом.

– Качество звучания невозможно сравнить с обычными инструментами. Это все равно что сравнивать какую-нибудь певичку из бара с оперным сопрано, исполняющей арию в стиле бельканто, – продолжал витийствовать Йенс. – Отныне я буду играть на этой скрипке каждый день. И это помимо обязательных занятий на рояле, лекций по композиции, гармонии и музыкальному анализу. Эти лекции дают мне бездну полезной и нужной информации. А что же до истории музыки, то я уже выучил некоторые произведения Шопена и Листа, о которых раньше даже не слышал. Представляешь? Скоро я буду играть скерцо номер два Шопена на студенческом концерте в зале Гевендхауза.

– Рада, очень рада за тебя. – Анна постаралась придать своему голосу как можно больше энтузиазма. – А ты еще ни с кем не беседовал насчет меня? Чтобы меня прослушали…

– Анна, я помню, ты уже не раз просила меня об этом, – с набитым ртом ответил Йенс. – Но повторяю тебе еще раз, пока ты не освоишь немецкий хотя бы в пределах разговорной речи, тебе будет очень трудно найти себе что-то стоящее в этом городе.

– Но неужели во всем городе нет ни одного человека, кто согласился бы прослушать меня? Я же могу спеть по-итальянски арию Виолетты из оперы Верди «Травиата». А немецкие слова я выучу потом.

– Хорошо, хорошо, любовь моя! Не переживай! – Йенс взял ее за руку. – Обещаю, еще раз наведу справки насчет тебя.

После ужина наступало особенно неловкое для обоих время, когда нужно было укладываться в постель. Анна в туалете переодевалась в ночную рубашку, а потом быстренько ныряла под одеяла, где уже возлежал Йенс. Он обнимал ее за плечи, и она устраивалась поудобнее у него на груди, немного расслабляясь и с наслаждением впитывая в себя его мужской запах. Потом Йенс начинал целовать ее, и Анна чувствовала, как ее тело страстно реагирует на эти поцелуи. Впрочем, как и его. Оба они желали большего… Но в какой-то момент она отталкивала его от себя, а он лишь тяжело вздыхал в ответ.

– Я не могу, ты же знаешь, – прошептала она как-то ночью, глядя в темноту. – Вначале мы должны пожениться.

– Знаю, дорогая, знаю. Конечно же, мы обязательно поженимся. Но ведь можно же пока…

– Нет, Йенс! Нет и еще раз нет! Я просто… не могу. Знаешь, я тут обнаружила одну церковь. Нас вполне могли бы там обвенчать. Но вначале тебе следует переговорить с пастором, чтобы все решить.

– Анна, ты же прекрасно знаешь, у меня нет ни минуты свободного времени. Тем более на подобные разговоры. Учеба занимает все мое время. К тому же в консерватории теперь совсем другие веяния. Среди студентов полно радикалов. Они считают церковь пережитком, говорят, что она просто манипулирует людьми. У них более прогрессивные взгляды на жизнь. Взять хотя бы того же Гёте и его «Фауста». В этом произведении Гёте рассматривает все аспекты духовной и метафизической жизни. Один приятель дал мне почитать эту книгу. А на выходных я свожу тебя в знаменитый лейпцигский бар «Погреб Ауэрбаха», один из самых старинных ресторанов города. В свое время его завсегдатаем был сам Гёте. Именно настенные росписи внутри ресторана и вдохновили его на создание своего шедевра.

Анна ничего не слышала о выдающемся немецком писателе и, разумеется, понятия не имела о его вдохновенном творении под названием «Фауст». Единственное, что она знала и понимала, – так это то, что она должна стать замужней женщиной в глазах Господа, прежде чем решиться на физическую близость с Йенсом.

* * *

Наступило Рождество, ставшее очередной точкой отсчета для них обоих. Прошло уже три месяца с тех пор, как они приехали в Лейпциг. Анне очень хотелось пойти на Рождественскую мессу. Пастор Мейер даже дал ей листок с текстом традиционного немецкого гимна, который обычно исполняется в ходе этой праздничной службы. Она напевала про себя Stille Nacht («Тихая ночь»), мысленно радуясь уже тому, что после столь долгого перерыва сможет просто попеть вместе с другими прихожанами. Но Йенс настоял на том, чтобы они встречали сочельник у Фридриха, одного из его приятелей-однокурсников по консерватории.