Люсинда Райли - Сестра ветра

– Но почему?

Карин слегка пожала плечами.

– Потому, мой дорогой, что из нас, евреев, сделали таких козлов отпущения. Да и потом, люди привыкли с опаской относиться к тем, кто не похож на них. На протяжении столетий нас заставляют переезжать с места на место, постоянно искать себе новое пристанище. И мы находим это пристанище, обустраиваемся на новом месте и вскоре добиваемся успеха. Мы привыкли держаться друг друга. Так нас учили… И поэтому мы всегда выживаем.

Пип смущенно опустил глаза долу. А ведь Карин абсолютно права, подумал он. Эх, простофиля! Он разозлился на самого себя. Привык преспокойно жить в небольшом городке, затерянном на краю света. А то, о чем сейчас говорит Карин, кажется фантастикой, чем-то диковинным, будто из параллельных миров. Но даже несмотря на то, что Пип своими глазами видел, как молодчики глумились над поверженной статуей Мендельсона, он все равно в глубине души продолжал надеяться на лучшее, считал, что учиненное безобразие – это лишь такое спорадическое проявление вандализма случайной ватагой безмозглых юнцов. В конце концов, у них в Норвегии рыбаки тоже порой устраивают бурные протесты. Особенно если растет цена на топливо, а оптовики отказываются повышать цену на закупаемую у них рыбу.

– Ты права, – согласился Пип после короткой паузы. – Прости меня, Карин. Я просто наивный дурак.

– Думаю, что это не столько наивность, сколько твое нежелание видеть правду такой, какая она есть, без прикрас. Тебе не хочется, чтобы огромный, бурлящий мир вторгся в твою жизнь и разрушил планы на будущее. Впрочем, а кому хочется? Но тем не менее мы имеем то, что имеем. – Карин тяжело вздохнула. – А правда, она такова. В Германии я более не чувствую себя в безопасности. – Она пружинисто поднялась со своего места. – Через полчаса я встречаюсь с Элле и Бо в кафе «Баум». Хотим обсудить создавшееся положение. А с тобой увидимся позже. – Карин поцеловала Пипа в макушку и ушла.

После ухода Карин Пип долго разглядывал ноты, лежавшие перед ним на столе. До запланированной даты его выступления с концертом оставалось чуть менее двух недель. Мысленно ругая себя за эгоизм и черствость, он одновременно задавался вопросом: а состоится ли вообще его выступление?

* * *

С Карин они встретились во второй половине дня. Она была уже гораздо спокойнее.

– Я написала родителям, обрисовала ситуацию и попросила их совета. Буду ждать, что они ответят. Другого выбора у меня нет. Вполне возможно, я даже успею поприсутствовать на концерте и услышу твой шедевр, так сказать, своими ушами.

Пип взял ее за руку.

– Карин, прости меня. Я такой эгоист, – снова повинился он.

– Само собой, я прощаю тебя. Я ведь хорошо понимаю, время сейчас такое… Хуже не придумаешь.

– Я вот тут подумал…

– О чем?

– О том, что лучший вариант для тебя – отправиться вместе со мной в Норвегию на все лето. По крайней мере, там ты будешь в полной безопасности.

– Ты приглашаешь меня отправиться в страну снегов, рождественских елок и северных оленей? – шутливо воскликнула Карин.

– Ну, во-первых, у нас там не всегда снег. Летом там очень красиво. Думаю, тебе понравится, – немедленно бросился Пип защищать свое отечество. – В Норвегии есть и небольшая еврейская община. К евреям у нас относятся как и ко всем остальным гражданам. Говорю же тебе, у нас ты будешь в полной безопасности. А уж если начнется война в Европе, то вряд ли она докатится до Норвегии. И никакие нацисты к нам никогда не пожалуют. У нас все говорят, что мы слишком маленькая и незначительная страна, чтобы они обратили на нас свое внимание. Кстати, в Бергене есть отличный симфонический оркестр, один из старейших в мире. Мой отец служит в нем, играет на виолончели.

Карин впилась в Пипа долгим, испытующим взглядом живых темных глаз.

– И ты готов привезти меня к себе домой?

– Конечно! А что такого? Мои родители уже наслышаны о тебе. Они знают и о том, что мы с тобой собираемся пожениться.

– А то, что я еврейка, они знают?

– Нет. – Пип почувствовал, как краска ударила в лицо, и тут же разозлился на самого себя. – Но вовсе не потому, что я не хотел говорить с ними на эту тему. Просто вопросы веры для нас не столь уж существенны. Карин, мои родители – образованные люди, а не какие-то там темные крестьяне, вчера спустившиеся с гор. Вспомни, мой отец родился в Лейпциге. Учился музыке в Париже. Сколько он мне всего порассказал о богемной жизни на Монпарнасе во времена знаменитой «Прекрасной эпохи».

Сейчас просить прощения пришлось уже Карин.

– Ты прав. Что-то меня повело не в ту сторону. Возможно. – Она стала энергично растирать указательным пальцем точку на переносице. Она всегда так делала, когда обдумывала что-то серьезное. – Возможно, это и выход, если я не смогу уехать в Америку. Спасибо тебе, дорогой. Теперь я буду знать, что, в случае чего, у меня в будущем есть надежное убежище. – Карин перегнулась через стол и поцеловала Пипа.

Ложась вечером в постель, Пип мысленно вознес молитву, чтобы это «будущее» не сильно торопилось наступать и чтобы он смог исполнить свой опус на публике.

* * *

В газетах постоянно писали о том, что евреев побивают камнями, когда они выходят из синагоги. Сообщали и о других устрашающих инцидентах. Однако, несмотря на все эти тревожные сообщения, Карин заметно успокоилась. Возможно, потому, что сейчас она знала: в случае чего, у нее имеется альтернативный план действий. Следующие две недели Пип был всецело занят музыкой. Старался не думать о том, что будет, когда закончится семестр. А еще с душевным трепетом ожидал ответного письма родителей Карин. Вполне возможно, они скомандуют ей немедленно отправляться к ним в Америку. Мысль о разлуке была мучительна, ибо он знал: денег на то, чтобы следовать за своей возлюбленной, у него сейчас нет. Их он сможет заработать только тогда, когда станет дипломированным музыкантом и начнет выступать самостоятельно.

В день выпускного концерта, на котором должны были прозвучать шесть небольших произведений, написанных студентами-выпускниками, Пипа разыскала за обедом Карин.

– Успехов тебе, дорогой, – напутствовала она его по-французски. – Мы с Элле обязательно будем присутствовать на концерте. Устроим тебе овацию. Бо считает, что твоя композиция – самая лучшая.

– Очень мило с его стороны. Тем более что он тоже внесет свой посильный вклад в мое сочинение. Ведь он будет играть в оркестре партию виолончели. А сейчас мне пора на последнюю репетицию.

Пип легонько поцеловал Карин в нос и направился длинным, продуваемым сквозняками коридором в репетиционный класс.

Ровно в семь тридцать, минута в минуту, Пип, облаченный во фрак, восседал в первом ряду Большого зала вместе с остальными пятью молодыми композиторами, участниками концерта. Вальтер Дэвисон, ректор консерватории, коротко представил каждого из них публике, и первый участник поднялся на сцену. Пип в списке выступающих значился последним. Какая же это мука – ждать! Полтора часа ожидания показались Пипу вечностью. Но вот наконец наступил и его черед. Он мысленно прочитал короткую молитву и стал подниматься по ступенькам на сцену, боясь только одного: вот сейчас он оступится и упадет, потому что ноги дрожали и не держали его. Он слегка поклонился публике и занял свое место у рояля.