Дмитрий Быков - Синдром Черныша. Рассказы, пьесы

АНАСТАСИЯ. Придумай что-нибудь про этот бутерброд.

АЛЕКСЕЙ. Я придумаю, что это эклер. (Ест и жмурится от наслаждения.)

АНАСТАСИЯ. Вкусно?

АЛЕКСЕЙ. Очень. ( Соскальзывает со стула, садится на пол у ног Анастасии, прижимается к ней, обнимает ее колени.)

АНАСТАСИЯ (гладит его по голове). Как ты думаешь, что они с нами сделают?

АЛЕКСЕЙ. Я думаю, если мы будем вести себя правильно, они нас отпустят.

АНАСТАСИЯ. А потом? Куда мы пойдем, когда они нас отпустят?

АЛЕКСЕЙ. Я пойду на фронт. Ведь под Могилевом немцы.

АНАСТАСИЯ. Я тоже пойду на фронт, сестрой милосердия.

АЛЕКСЕЙ. Ты никогда не хотела быть сестрой милосердия. Когда мы играли в войну, ты хотела быть казачьим атаманом.

АНАСТАСИЯ. Да, правда, я забыла.

АЛЕКСЕЙ. Ты рисовала себе во-от такие усы.

АНАСТАСИЯ. Да, да.

АЛЕКСЕЙ. Мы разобьем немцев. В военной стратегии самое главное — все время развивать. Если бы мы развивали после Брусиловского прорыва, сейчас бы под Могилевом были мы, а не они. Я буду развивать, и меня произведут в генералы.

АНАСТАСИЯ. А потом?

АЛЕКСЕЙ (серьезно , озабоченно). Полагаю, я должен буду принять на себя ответственность за мой народ.

АНАСТАСИЯ. Да, ты прав.

АЛЕКСЕЙ. Будет трудно, но я должен справиться.

АНАСТАСИЯ. Ты справишься.

АЛЕКСЕЙ. Я распоряжусь, чтоб у каждого к ужину был эклер.

АНАСТАСИЯ. Ты говоришь, как Мария-Антуанетта.

АЛЕКСЕЙ. А как она говорила? Я забыл.

АНАСТАСИЯ. Она сказала: если у них нет хлеба — пусть едят пирожные.

АЛЕКСЕЙ. А, да-да. Бедняжка. Но у нас будет не так. Кто любит хлеб, тот будет сколько захочет есть хлеб, а кто любит пирожные — будет сколько захочет есть пирожные.

АНАСТАСИЯ (жалобно). А можно мне к ужину безе?

АЛЕКСЕЙ (небрежно). Разумеется. Сколько захочешь.

АНАСТАСИЯ. А что мы сделаем с ними?

АЛЕКСЕЙ. С кем?

АНАСТАСИЯ. С ними. Ну, со всеми. Кто убил папу и маму, и всех...

АЛЕКСЕЙ. Мы их казним. Это будет нелегко. Но я должен справиться.

АНАСТАСИЯ. Ты справишься.

АЛЕКСЕЙ. Нужно будет заказать в Париже гильотину.

АНАСТАСИЯ. Нет, лучше зашить их в медвежьи шкуры и скормить собакам.

АЛЕКСЕЙ. А потом колесовать на площади.

АНАСТАСИЯ. Или сначала колесовать.

Говорят все быстрей и громче, смеются, корча ужасные гримасы.

АЛЕКСЕЙ. А потом посадить на кол.

АНАСТАСИЯ. Сперва выколоть им глаза.

АЛЕКСЕЙ. Потом на костер.

АНАСТАСИЯ. Масло для варки лучше взять оливковое.

АЛЕКСЕЙ. Когда их вздернут на дыбу, они будут кричать, кричать, кричать.

АНАСТАСИЯ. А потом я возьму штык и буду колоть их.

АЛЕКСЕЙ. А кто закричит, того будут бить прикладом.

АНАСТАСИЯ. Они будут умолять, чтоб их застрелили...

АЛЕКСЕЙ. Но их никто не станет слушать.

АНАСТАСИЯ. Обойдемся без гильотины.

АЛЕКСЕЙ. Это будет нелегко.

АНАСТАСИЯ. Ты справишься.

АЛЕКСЕЙ. А всем, кто придет на казнь, будут раздавать эклеры.

АНАСТАСИЯ. И безе.

АЛЕКСЕЙ. Нет, нет, это жестоко.

АНАСТАСИЯ. Хорошо, тогда только эклеры.

АЛЕКСЕЙ. Я не об этом. Ты меня прекрасно понимаешь. Может быть, все-таки ограничимся высылкой?

АНАСТАСИЯ. Да? А с папой, и мамой, и мной, и тобой они ограничились? Зачем они убили папу с мамой?!

АЛЕКСЕЙ. Это же была не их воля.

АНАСТАСИЯ. Они ничего больше не умеют, только убивать. И эти ужасные таблетки. Если мы их не убьем, они перебьют всех. (В зал.) Зачем вы убили папу с мамой?

АЛЕКСЕИ. И всех, всех!

АНАСТАСИЯ. Мы сироты, нам можно!

АЛЕКСЕЙ. У меня был сосед, там, где я жил. В этой страшной коммунальной квартире. Страшный сосед. Он за всеми следил. Он работал в каком-то учреждении, как они это называют, в каких-то органах. Я думаю, это были органы пищеварения, потому что он все время жрал. Он только за всеми следил. Он всегда следил за мной. Он ненавидел меня так, как будто знал, кто я на самом деле.

АНАСТАСИЯ. Но он не знал?

АЛЕКСЕИ. И он не знал, и я не знал. Никто не знал. Но ненавидели все. У него была страшная розовая собака, которая тоже меня ненавидела.

АНАСТАСИЯ. Розовая собака?!

АЛЕКСЕИ. Да. Он однажды обварил ее кипятком, и на этом боку у нее был страшный розовый лишай. Он обварил ее кипятком со зла, спьяну, когда его вычистили из органов. Она подошла к нему лизаться, а он заорал на нее: «Кыш, сволочь!» — и обдал кипятком из стакана. Но знаешь, что самое страшное? Она не убежала! Она дичилась его два дня, а потом все простила, потому что ей некуда было пойти. Она как-то зализала себе бок и стала розовая, но по-прежнему приходила к нему лизаться. Мы обязательно убьем его, мы сварим его в кипятке.

АНАСТАСИЯ. Собака нам этого не простит.

АЛЕКСЕИ. Простит. Мы дадим ей эклеры.

АЛЕКСЕЙ. И птифуры. (Шепотом , совсем другим тоном.) Ты уверена, что мы ведем себя правильно?

АНАСТАСИЯ. Главное, чтоб они не узнали о нас правду.

Шевелится портьера на первом окне (откуда Анастасия доставала невидимый мяч).

Алексей оглядывается. Встает, подходит к окну и резким движением отдергивает портьеру — там стоит человек в штатском, с блокнотом в руках. Алексей и человек в штатском молча смотрят друг на друга. Человек в штатском выходит из-за портьеры и уходит со сцены. Алексей подходит к Анастасии и долго молча смотрит на нее, потом замахивается, намереваясь дать ей пощечину, но не делает этого.

АЛЕКСЕЙ. Ты заодно с ними...

АНАСТАСИЯ. Я тебе все объясню.

АЛЕКСЕЙ. Ты меня обманула.

АНАСТАСИЯ. Так нужно. Я тебе все объясню. АЛЕКСЕЙ. Ты меня обманула, ты всегда была хитрая, всегда меня обманывала! Когда мы играли в прятки, ты всегда пряталась в комнатах maman, а это не положено!

АНАСТАСИЯ. Я тебе все объясню!

АЛЕКСЕЙ. Вам приказали выведать мою тайну! Вы — агент НКВД, я вас узнал! Вы приходили меня арестовывать! На вас было кожаное пальто! АНАСТАСИЯ. Господи...

АЛЕКСЕЙ. Это вы убили мою сестру! Убили и заняли ее место!

АНАСТАСИЯ. Прошу тебя...

АЛЕКСЕЙ. Вы немецкая шпионка! Товарищи! Товарищи, на помощь! Товарищи, будьте бдительны! Здесь немецкий шпион! Товарищи, сюда!

Портьеры не шевелятся. Анастасия опускает голову на руки и плачет. Алексей замолкает, ходит кругами по сцене, морщится, жестикулирует, что-то бормочет себе под нос. Несколько раз приближается к Анастасии, смотрит на нее и отходит. Наконец он останавливается и трогает ее за плечо. Анастасия отталкивает его руку. Алексей опять делает круги, опять приближается, садится на корточки перед Анастасией, пытается взять ее за руку — мизинцем за мизинец — с третьей попытки Анастасия позволяет ему сделать это.

Они держатся мизинцами.

Мирись, мирись и больше не дерись...

Анастасия перестает плакать. Алексей берет стул, придвигает к стулу Анастасии. Они сидят рядом, лицом к залу, и держатся за руки.