Виктория Хислоп - Возвращение

Неспешно пройдясь по знакомому уже коридору, подруги остановились у дверей танцкласса, там, где на стене теснились заключенные в рамки афиши. На одной из них были запечатлены Фелипе с Корасон. Судя по оформлению, афиша была отпечатана году так в 1975-м и приглашала посетить представление фламенко.

– Ты только глянь, Мэгги! Это же наши преподаватели!

– Господи, и то правда! Годы их не пощадили.

– Не так уж они и изменились, – вступилась за преподавателей Соня. – Все такие же подтянутые.

– Да, но эти морщинки в уголках глаз, – тогда у нее их не было, разве нет? – заметила Мэгги. – Как думаешь, они изобразят нам что-нибудь из фламенко? Покажут, как правильно топать? Пощелкают кастаньетами?

Мэгги не стала дожидаться ответа, она сразу же направилась обратно в танцкласс, где принялась объяснять преподавателям – словами и жестами, – чего от них хочет.

Соня наблюдала за ней, стоя в дверях.

Наконец Фелипе сумел подобрать нужные английские слова.

– Фламенко нельзя научить, – гортанно объяснил он. – Оно в крови, притом только в цыганской. Но можете попробовать, если хотите. Я покажу вам кое-какие движения в конце урока.

В этом объяснении явно прозвучал вызов.

Весь следующий час они повторяли движения, которые начали разучивать во время первой части занятия, а за пятнадцать минут до конца урока Фелипе хлопнул в ладоши.

– А сейчас, – объявил он, – фламенко!

Он с важным видом прошагал к проигрывателю, быстро перебрал свою подборку компакт-дисков и аккуратно извлек нужный. Корасон тем временем переобулась в углу, надев туфли с тяжелыми каблуками и стальными набойками на носках.

Ученики отошли в сторону и застыли в молчаливом ожидании. Раздались звуки хлопков и низкие удары барабана. Мелодия была мрачной: ничего похожего на беззаботную сальсу.

Корасон широкими шагами пересекла класс и встала перед учениками. Казалось, она позабыла об их присутствии. Когда вступила гитара, женщина подняла сначала одну руку, потом другую, выгнув и разведя пальцы так, что они напомнили лепестки ромашки. Больше пяти минут она топала ногами в сложной последовательности, чередуя удары то пяткой, то носком, то носком, то пяткой. Все убыстряясь, они переросли в оглушительную вибрацию, оборвавшуюся окончательным, решительным «бах!», с которым она впечатала свою крепкую туфлю в жесткий пол – и замерла. Это был не только танец, но и виртуозная демонстрация силы и невероятного технического мастерства; возраст танцовщицы удивительным образом только усиливал впечатление.

В то же мгновение, когда она остановилась, колонки извергли протяжный скорбный крик, окутавший всех присутствующих своим тревожащим шлейфом. Голос был мужским, надсадным, казалось, он передает ту же муку, которая отражалась на лице танцевавшей Корасон.

Когда ее партия подходила к завершению, вступил Фелипе. Он несколько секунд повторял движения супруги, демонстрируя зрителям, что этот танец – не импровизация в чистом виде, а тщательно отрепетированный хореографический номер. Теперь в центре внимания оказался Фелипе. Он принял эффектную позу, демонстрируя свои узкие бедра и стройную, изогнутую буквой «С» спину, и, помедлив с пару мгновений, начал вращаться, отбивая ногой серию мощных, так что подрагивал пол, ударов. Звук, с которым металл впечатывался в дерево, рикошетил от зеркальных стен. Движения Фелипе были даже чувственнее, чем у его супруги, и уж точно куда кокетливее. Складывалось ощущение, будто он заигрывает с классом: его руки оглаживали тело то вверх, то вниз, бедра покачивались из стороны в сторону. Соня не могла пошевелиться.

Словно соревнуясь с Корасон, он выполнил гораздо более сложную последовательность шагов, раз за разом каким-то чудом возвращаясь на одно и то же место; их топот заглушал музыку. Необыкновенная страстность исполнения бралась, кажется, из воздуха.

Фелипе застыл в финальной позе: глаза обращены к потолку, одна рука убрана за спину, другая лежит на груди – воплощение самой надменности. Откуда-то сзади донеслось тихое «Оле!». Это была Корасон; даже ее тронуло исполнение мужа, его полное погружение в танец. Воцарилась тишина.

Спустя пару секунд ее, разразившись восторженными аплодисментами, нарушила Мэгги. Захлопали, правда с меньшим энтузиазмом, и остальные ученики.

Фелипе расплылся в улыбке, от надменности не осталось и следа. Корасон вышла вперед и, сверкнув пожелтевшими зубами, задала группе непростой вопрос:

– Фламенко? Завтра? Хотите?

Несколько норвежек, немного смущенных столь откровенным проявлением эмоций, начали переговариваться; «партнеры по найму» между тем поглядывали на часы: не скоро ли закончится оплаченное время? Переработка в их планы не входила.

– Да, – отозвалась Мэгги. – Я хочу.

Соне было не по себе. Уж слишком разительно фламенко отличается от сальсы. От всего того, что она увидела за последние двенадцать часов. Танец – душевное переживание. Ну а беззаботная сальса являлась отличным способом спрятаться от сильных эмоций, к тому же именно ей они и приехали учиться.

Все остальные ученики уже разошлись, и Соне нужно было на воздух.

– Адьос! [14] До свидания! (исп.) – попрощалась Корасон, собиравшая свою сумку. – Аста луэго! [15]

Наступил час пополудни. Танцевальная студия располагалась в районе не сказать чтобы фешенебельном, и непримечательный переулок, где оказались подруги, мало чем мог похвастать, разве что складом автозапчастей да мастерской по изготовлению ключей. Дойдя до конца тенистой улочки и свернув на главную дорогу, они разом попали в совершенно иную атмосферу: глаза ослепило ярким солнцем, а по ушам ударила безумная какофония автомобильных гудков – время было обеденное, и на улице образовалась мертвая пробка.

Бары и кафе были сейчас под завязку забиты строителями, студентами и прочим народом, живущим слишком далеко от города, чтобы проводить сиесту дома. Все другие заведения: овощные лавки, магазинчики канцелярских принадлежностей и целая россыпь парикмахерских – после нескольких часов работы снова были наглухо закрыты, как и утром, когда мимо них проходили Соня с Мэгги. Теперь металлические роллеты поднимутся не раньше начала пятого.

– Давай зайдем сюда, – предложила Мэгги, сделав вторую попытку найти место, чтобы перекусить.

В «Ла Кастилье» стояли длинная барная стойка из нержавеющей стали и несколько столиков, расположенных вдоль противоположной стены. Заняты были все, кроме одного. Две подруги-англичанки быстро зашли внутрь.

Витавшие здесь насыщенные запахи, смешиваясь, создавали характерный для испанских кафе букет: пиво, хамон , лежалый пепел, кисловатый душок козьего сыра, едва заметный – анчоусов и перебивающий их все аромат крепкого свежесмолотого кофе. Вдоль бара рядком сидели работяги в одинаковых синих комбинезонах, безразличные ко всему, кроме стоявших перед ними тарелок. Все, чего они сейчас хотели, – набить животы. Слаженным движением, почти как один, мужчины отложили вилки и неловкими руками потянулись к карманам за крепким табаком; когда закурили, над их головами расползлось похожее на ядерный гриб облако дыма. Владелец заведения тем временем выставил на стойку шеренгу чашек с кафе соло . Для всех участников действа это был ежедневный ритуал.