Кристина Ляхде - Мужчины и прочие неприятности

— Да и сами мы начали разваливаться, — тихо сказала Лаура. — Не знаю, как Онни, но я сама становилась все более одинокой, и мне было день ото дня все хуже. Однажды утром я проснулась и посмотрела на лежащего рядом мужчину. Он был для меня совершенно чужим, я не увидела в нем ничего знакомого.

— Абсолютно понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Роза.

— Когда Онни пропал уже и физически, — продолжала Лаура, — я подумала, что это случилось очень вовремя. Я чувствовала себя так, будто бы очнулась от векового сна. Тогда я посмотрела, что же осталось от меня самой: там — рука, тут — нога. Я дотронулась до щеки и увидела в зеркале смутно знакомого человека, по которому так соскучилась. Я потеряла этого человека, а не того мужчину.

— Типично, — сказала Роза.

— Все остальное было мелочью, в конечном итоге все было мелочью, — сказала Лаура и вздохнула. — А хуже всего было то, что я боялась, что я уже мертва. Что я уже окончательно и бесповоротно — живой мертвец.

— А как ты? — спросила Лаура после небольшой паузы.

— Ну, откуда-то «сверхпланово» взялись предметы мебели, для которых не было места, которыми не пользовались и без которых жилье выглядело бы просторнее и гармоничнее, которые невозможно было передвинуть в одиночку, к тому же сначала нужно было понять, куда именно их передвинуть, — живописала Роза. Три изюминки в стакане с глинтвейном разбухли до размера небольших шариков.

— Тревожный симптом, — сказала Лаура.

— Точно. Хотя какой-то непонятный… Я пошла к врачу, — продолжала Роза. — Была во многих местах. И всегда какой-то дефект искали во мне самой. Неизвестный мужчина забрался ко мне в дом, а диагностировать и лечить начинали меня!

— Если бы ты могла исчезнуть, куда бы ты отправилась? — спросила Лаура.

— Из-за чего бы мне хотелось исчезнуть… — начала Роза.

— Из-за чего?

— Ну, некоторые вещи… Например, однажды, когда я пришла домой, — начала рассказывать Роза, — Онни почистил за меня все малярные валики и кисти. Они были аккуратными рядами разложены на картонке на полу. Не знаю, я почувствовала теплоту. Потом, после несчастного случая, я испугалась, что Онни умрет, он же все время чего-то ждал от меня. Он такой, непреодолимый. И я любила все сильнее, хотя даже не была в него влюблена.

— Замкнутый. Закрытый. Уживчивый. Очень тихий. Вернее, безмолвный, — Лаура описывала Онни. — Единственное, отчего он однажды когда-то взорвался, касалось Луны. Я тогда имела неосторожность пошутить об «Апполоне».

— По-моему, очень трогательно, что у него на стене всегда висели фотографии кораблей «Эндьюранс» и «Апполона-11», — продолжала она. — Думаю, этот неутомимый оптимист Шеклтон, умудрившийся целиком спасти свой экипаж в Антарктике в бесчеловечно тяжелых условиях, был его кумиром. Как и Армстронг с Олдрином, которые отважились на самую опасную авантюру столетия и ступили на поверхность Луны, хотя могли бы оставаться на спокойной и высокооплачиваемой работе в Хьюстоне. Мне кажется, эти фотографии рассказывали Онни о его мечтах и о нем самом — я хотела бы истолковать это так. Эти плакаты изображали не самих Шеклтона и Армстронга, а только их руководство экспедициями: «Эндьюранс» пришлось бросить во льдах, а устройство «Апполона» того времени по своей сложности не уступает разве что кофеварке. У человека подчас настолько велико желание ухватиться за другого человека, что, начиная с первой минуты, все знакомство сводится к тому, чтобы собираемые воедино мельчайшие обрывки нитей и их толкование совпали. Мы подделываем доказательства, которые находятся у нас перед глазами, себе же во вред.

— Я хотела видеть в его невозмутимости надежность, в его пассивности — стабильность, в его безрассудстве — благоразумие. Желание любить — еще не любовь, и, когда желания недостаточно, не остается ничего, кроме заблуждений.

— Люди не прозрачны, — сказала Лаура, — и в этом, по-моему, наибольшая трудность. В том, что какой-нибудь милейший и распрекрасный человек может оказаться совершенно ненадежным, что преступник может быть по-дружески помогающим соседом. Нужно научиться принимать то, что люди такие, какие они есть, что их невозможно узнать до конца. Может быть, тогда жизнь станет легче, а разочарований меньше?

— По-моему, облегчение приносит та мысль, что твой умерший близкий был сложным человеком, — кивнула Роза. — Порой приятным, порой невыносимым, к тому же — разным для каждого, кто его знал. Что он существовал и прожил свою жизнь, поддерживая связь как с другими, так и с тобой. Был более сложным, более многогранным… А вот мой отец, как он поступает? Мой собственный отец с бо́льшим удовольствием допился бы до могилы, чем раскрыл рот и заговорил о чем-то существенном или сложном.

— Да, как-то легче от осознания того, что Онни был милым и надежным, но…

— Но, — присоединилась Роза и улыбнулась, — слишком много «но».

— Однако иногда и для меня он был то, что надо, — сказала Лаура, — так я думала. Все эти качества, которые я хотела ему добавить. Сам-то он никогда не утверждал, что он — нечто иное, чем был всегда. Это я смотрела на него не так. Видеть все настолько искаженно было просто невозможно, даже слепому. Я была молодой, ну да, и похожей на слепого котенка.

— Хочешь еще глинтвейна? — предложила Лаура.

— Нет, спасибо, — ответила Роза. — Ненавижу глинтвейн.

— Я тоже, — сказала Лаура, — то-то и оно.

ПОСЛЕ ПРАЗДНИКОВ ТОНКИЙ БЕЛЫЙ КОНВЕРТ из районного суда лег на коврик в прихожей. Роза отнесла на кухню пакеты с покупками, засунула продукты в холодильник и кладовку. Она подняла конверт и поддела его край пальцем, чтобы надорвать.

Районный суд подтверждал, со слов обратившегося, получение им такого-то числа заявления на развод, однако отмечал, что, согласно книгам регистрации, Роза никогда не вступала в брак. Вместо этого брак Онни-Илмари Уту с другим лицом после положенного времени на размышления был расторгнут.

За разъяснениями просим обращаться по тел.

Роза примостилась в уголок дивана, чтобы вздремнуть пару часов.

Видневшийся за окном мужчина умещался в промежутке между большим и указательным пальцами и выглядел полностью серым. «Он снова идет оттуда», — вздохнула Роза. На какое-то время действительно возникло чувство близости, даже не близости, а всего лишь отражения человеческой тоски о другом человеке. Для нее было опасно даже привыкать к этому странному сосуществованию. На что мог бы сгодиться этот мужчина? Для разговоров? Ну нет! Для утешения? Хм. Для любви? Нет! Чтобы выслушал? Но даже этого недостаточно для того, чтобы держать рот на замке.

Роза задумалась не на шутку. Казалось, однако, что этот Онни наилучшим образом подходит для того, что он сам мог делать так же хорошо, если не лучше, чем дворник или же человек по найму. Поделиться с ним чем-то было невозможно. А люди хотят делиться? Мужчина быстро приближался к двери. Он делал правой ногой шаг немного длиннее, чем нужно, и, по-видимому, старался выправить походку, опираясь на левую ногу.