Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

Мне снилась Вера. Она сидела на брусьях, на месте старого мародера, и кормила меня шоколадом, я же, затянутый в белое трико, показывал ей подъем разгибом, следя, чтобы ей хорошо видны были мои бицепсы.

Утром мы проснулись от криков; русины-переводчики выгоняли всех строиться: во дворе гимназии будет распределение по отрядам. Люди торопливо слезали по шведской стенке с подоконников, толпились возле двери, просачиваясь наружу.

— Калман! — ухватил я за руку инженера и потянул его обратно. — У меня ботинки украли!

— Господи боже, что ж теперь будет?

— Не знаю.

— Не босым же тебе оставаться.

— Носки у меня довольно толстые, — с отчаянием простонал я.

— Не валяй дурака. Надо где-то найти другие ботинки.

— Надо. А где?

— Не знаю, но… я без обуви никуда тебя не пущу.

Он был, кажется, огорчен даже больше, чем я.

— Ботинки! Сограждане, у кого есть пара лишних ботинок? — закричал он, обращаясь к толпе.

Голос его потонул в общем гаме. Мангер схватился за голову и без малейшего результата еще несколько раз повторил свой вопрос. Нас вынесло в коридор, потом дальше, во двор гимназии.

Я не отпускал рукав Мангера, и каждый раз, когда меня от него оттесняли, он вытаскивал меня из толкучки. Потом мы стояли, скучившись на заснеженном пространстве двора, я, поджимая пальцы, прыгал с ноги на ногу в своих дырявых носках; сзади кто-то спросил:

— Молодой человек, вас сюда что, в носках доставили?

Я не ответил.

— Говорят, некоторых прямо в пижаме брали. Время — деньги; война, не война, а я думаю, это истина все равно справедлива.

— Плевать я хотел, что вы там думаете! — огрызнулся я, оборачиваясь назад.

— Эй, молодой человек, мне лицо ваше очень знакомо. — Говоривший взял меня за плечо. — Не из актерской семьи?

— Из актерской…

Незнакомец вытащил из заплечного мешка пляжные шлепанцы на деревянной подошве.

— Вот, берите, молодой человек, пока ноги не обморозили. Когда-то вы у меня на коленях сиживали. Мы с вашим отцом и матерью были в одной труппе. Разрешите представиться: Андор Белезнаи, хара́ктерный актер… Мне в зале еще показалось: человек какой-то знакомый… у вас взгляд всегда такой удивленный был.

Я быстро сунул ноги в шлепанцы и обернулся. На меня смотрел человек с длинным лицом, острым носом, морщинистой кожей, желтыми зубами и блестящими черными глазами. Ему я доверю в лагерном театре роль Бао-Бао-Бао, великого вождя, колдуна. Труппа постепенно собиралась.

С остальными судьба свела нас в вагоне. Трое из них выхаживали меня в углу теплушки, в непосредственной близости от четырехугольной дыры в полу, служившей военнопленным нужником. Это были капитан Кубини, Калман Мангер и Андор Белезнаи. Собственно говоря, я уже выздоравливал; воспаление легких я перенес в гимназии, лежа тихо и незаметно в физическом кабинете, который служил мне пристанищем целых шесть недель после временного пребывания в спортзале. О том, что я болен, знали только мы вчетвером; по ночам Мангер, тайно от всех, обматывал меня половинкой намоченного в воде национального флага, и с этим огромным компрессом я спал до утра; пускай вышитый герб давил немного на ребра — все же стяг родины сильно помог мне в преодолении хвори. Капитан Кубини пожертвовал ради меня своей авторучкой и четырьмя сигарами; на бирже, что каждое утро роилась вокруг сортира, он обменял свои сокровища на два кусочка облатки, за один из которых сумел купить у кого-то двенадцать таблеток ультрасептила. И тем самым заложил прочный фундамент моему быстрому выздоровлению.

У Белезнаи нашлось семьдесят кусочков сахара; по два кусочка он каждый день выдавал мне на питание.

Так что в вагоне лечение мое состояло лишь в том, что, сидя, я опирался на сильную спину Кубини, Белезнаи загораживал от меня оправлявших нужду у дыры, а Мангер, пока мы съедали в полдень нашу скудную пищу, вспоминал и рассказывал рецепты различных блюд.

На третий день путешествия к нашей компании присоединился капрал Хуго Шелл, в последующем — Браун, лейтенант американского флота, Мангер как раз излагал рецепт сербского плова, когда Шелл протиснулся к нам.

— Прошу прощения, господа, но так не годится, это же безответственность. Если позволите, я придам вашему занятию большую осмысленность.

Он вынул из ранца книгу.

— Мое любимое чтение. Поваренная книга «Гурман», — поднял он вверх пухлую стопку расползающихся листков в потертом лиловом переплете.

Его слова произвели настоящий фурор. Обитатели вагона словно потеряли дар речи; тишина, воцарившаяся вокруг, была исполнена благоговения, лишь колеса под полом вагона равнодушно гремели на стыках. Хуго Шелл жестом фокусника раскрыл книгу точно на рецепте сербского плова и с изысканными интонациями продекламировал:

— «Сто граммов копченого сала порезать на маленькие кусочки и поджарить на сковороде с луком (четверть головки). Положить туда же килограмм мелко нарезанной свинины, баранины или говядины и столовую ложку благородной сладкой паприки…»

Когда он, по общему пожеланию, прочитал рецепт еще раз, один совсем еще молодой человек, высунувшись из-под локтя Шелла, сказал:

— Я выпускник театральной академии. Если господин капрал не против, я охотно почитаю вслух.

У него был красивый, глубокий, сильный голос, он понравился всем куда больше, чем капрал, который говорил хрипловато да к тому же торопился и часто глотал концы слов.

Шелл и сам чувствовал, что рецепты «Гурмана» в устах молодого актера будут звучать эффектнее, и с дружелюбным видом вручил ему книгу.

Исполнение Янчи Палади — в «Дочери колдуна» он сыграет советского моряка, лейтенанта Бородина, — позволило кулинарным поэмам раскрыться слушателям во всем богатстве и великолепии. Рецепт сдобной коврижки с изюмом пришлось декламировать целых шесть раз, после чего весь вагон дружным хором скандировал: «…полпригоршни грецких орехов, полпригоршни миндаля, немножко мелко натертого айвового мармелада, две плитки измельченного шоколада…»

Правда, мясные блюда ему не так удавались, он слишком легко, без должного благоговения проговаривал такие важные строчки, как, скажем: «…в оставшемся жире пожарим… смешаем с небольшим количеством мясного или костного бульона… порезанный колечками лук бросим на сковородку со скворчащим салом…» Зато когда речь шла о тортах и пирожных, тут ему не было равных. А соперников было много. Ни один обитатель вагона не хотел упустить случай испытать себя в декламации. Люди с не слишком крепкими нервами сдавались после двух-трех строчек, не в силах справиться с набежавшей слюной; один молодой мясник из Дебрецена разрыдался, спрятав лицо в ладони, после второй же фразы рецепта жаркого из нашпигованных почек.