Эрик Нойч - Мир на Востоке

— Идеи, дорогие товарищи, новые идеи, — говорил он, — вот что нам сейчас остро необходимо. Напрягите свои головы. Мы должны не просто вкалывать изо всех сил, нужно как можно лучше овладеть техникой. Надо осознать наконец себя истинными хозяевами производства.

Во время выступления директора у Эриха Хёльсфарта возникло чувство, будто эти слова обращены именно к нему. Он еще до начала совещания твердо решил выступить. И слова Дипольда ободрили его. Хёльсфарт хотел предложить новый метод, который позволил бы рабочим комбината в какой-то мере избежать простоев.

Эрих был не бог весть каким оратором, выступать не любил, особенно перед большой аудиторией, хотя прекрасно знал всех присутствующих, а со многими, за исключением некоторых мастеров и инженеров, был на «ты». И если он, несмотря на свою обычную скованность, все-таки попросил слова, это означало, что он собирается говорить о чем-то серьезном.

— Прошу вашего внимания, коллеги, — начал Эрих, и на него тотчас обратились глаза всех присутствующих. Это было самое трудное: сразу оказаться в центре внимания и не растеряться, не сбиться с мысли. Недавно он на таком же собрании выступил со своим предложением, которое условно называл «эффект термоса», тоже очень волновался, но заслужил аплодисменты слушателей и третью медаль рационализатора. С тех пор его предложение широко использовали — пускали пар над колошниками, чтобы разгонять ядовитые газы. А сейчас он хотел предложить метод борьбы с простоями.

Выступая, он следовал совету, который однажды дал ему Ахим Штейнхауэр: отыщи в зале какую-нибудь точку, а лучше выбери кого-нибудь из слушателей и представь себе, что говоришь с ним наедине, и тебе сразу станет легче… Так он поступил и сегодня: во время своего выступления смотрел то на Дипольда, то на Кюнау.

— Если плавильный цех является, образно говоря, сердцем комбината, — говорил Эрих, — то наши центральные мастерские можно сравнить с нервами. Мы, слесари-ремонтники, бываем повсюду. Мы сразу видим, где что не так, отчего и почему возникают простои, нехватка сырья, запчастей, словом, почему работа не идет как надо.

— Ишь, заливается! — раздалось откуда-то из задних рядов.

— А как быть, — подхватил другой голос, — если такой туман, что и собственного носа не видно. Приходится простаивать.

— Так мы и будем все на туман списывать? — Эрих не был готов к тому, что его тотчас начнут перебивать. — Он завтра рассеется, но простои ведь не исчезнут. Я хочу о принципиальных вещах сказать. Прежде всего недостатки надо искать у себя, а не у господа бога.

— Послушай, Рыжий, что ты все вокруг да около, не тяни резину, — вновь перебили его.

— В общем, есть один железнодорожник — то ли из Саксонии, то ли из Дрездена, то ли из Цвиккау. Он вот что придумал, я об этом в газете прочитал, — в каждой поездке он записывает время простоя на бумажке: что по его вине произошло — в один столбик, а что по объективным причинам — в другой. В итоге он все суммирует и вычитает из нормы. Так он получает реальное время, которое затрачивает на работу…

Последние слова Хёльсфарта потонули в общем шуме. Эту реакцию вызвало уже само слово «норма». Гул в зале усиливался. Одни громко перешептывались, другие переругивались, третьи даже перешли на крик. На Эриха обрушился целый шквал голосов.

— Я-то думал, что у нас тут речь пойдет о тумане, — раздался из задних рядов чей-то насмешливый голос. Эрих узнал — это был бригадир Мулле Вамсбах. (За торчащие вихры и вечную щетину на унылой физиономии Мулле Вамсбаха прозвали Кактусом, а его высокую дородную жену — Азалией), — а тут говорят о нашем кармане, — докончил Мулле.

— Да нет же, ты не понял, — возразил ему резкий женский голос. — Конечно, о тумане, но только в твоей голове. — Эрих узнал Лизбет Гариш. — Давно пора твоей Хризантеме тебя к рукам прибрать, а то болтаешь невесть что.

— Азалии, Лизбет, Азалии!

Но опасное слово «норма» было произнесено. И точно джинна выпустили из бутылки. Очень многие видели в этом оружие, направленное против их брата-рабочего. Лишь один раз, несколько лет назад, им злоупотребили, допустили ошибку, и какую же сумятицу внесла эта ошибка в головы многих рабочих! Они стали испытывать чуть ли не суеверный страх перед словом «норма».

Все же, спасибо Лизбет, люди, посмеявшись над ее словами, немного успокоились, и Эрих смог продолжать.

— Поймите же, речь идет не о норме как таковой, а о жонглировании нормой, о подмене, даже о спекуляции резервами времени. Тут спрятать несколько минут, а там вновь использовать, когда в них появляется нужда…

Эрих упрямо гнул свое, и возмущение его словами вспыхнуло с новой силой.

Тогда со своего места поднялся Фриц Дипольд.

— Прошу тишины, — потребовал он громовым голосом. — Мы что тут с вами, в детском саду находимся?!

Его вмешательство несколько успокоило зал. Выкрики и шум прекратились.

За Эрихом слова попросил инженер Дортас, начальник плавильного цеха. Худой, нервный, одетый с претензией на элегантность — красная бабочка украшала его белоснежную рубашку, — он стоял в несколько небрежной позе.

— Давайте вести разговор, как взрослые разумные люди, которые тянут одну упряжку, — поддержал он директора. — Конечно, мы должны внимательно и серьезно рассматривать каждое предложение, даже если оно кажется нам не совсем обдуманным, как это только что было с нашим коллегой Хёльсфартом. — Далее инженер стал подробно рассказывать о тех технологических экспериментах, которые проводились под его руководством.

Когда он закончил свое пространное выступление, страсти в зале, казалось, уже окончательно улеглись, но тут вдруг поднялся Герберт Бухнер, широкоплечий коренастый человек, необычайная самоуверенность и упрямство которого были хорошо известны на комбинате.

— Я все же хотел задать еще один вопрос Хёльсфарту. Откуда, ты говоришь, был тот железнодорожник?

— Из Цвиккау или из Дрездена, — с охотой откликнулся Эрих, он надеялся, что бригадир плавильщиков поддержит его.

— Из Саксонии, значит? Передай-ка ему горячий привет и скажи, чтобы он у себя в Дрездене лучше побеспокоился бы о том, чтобы кокс к нам своевременно поступал. Пусть запишет это на своей бумажке, а лучше прямо на лбу. Ну а ты и твои мастерские, чем всякими глупостями заниматься, позаботились бы о том, чтобы дать нам побольше резцов для выпускных отверстий, — с этими словами он плюхнулся на свое место, и стул затрещал под его грузным телом.

Но теперь и Эрих уже не мог сдержаться. Он вскочил на ноги, так что стул отъехал в сторону, подвинул его к себе и оперся на спинку, которая тут же угрожающе заскрипела — Хёльсфарт был тоже не из коротышек.