Эрик Нойч - Мир на Востоке

Фриц Дипольд выслушал эту тираду в некоторой растерянности, он и не подозревал, что о еде можно говорить с таким пафосом.

Заметив удивление директора, гений сервировки умолк, не зная, как его расценить: как одобрение или, наоборот, порицание.

— Или я не прав, това… — но тут же, спохватившись, поправился: — господин директор? — И, не дожидаясь ответа, исчез за бархатной портьерой.

Дортас, явно смущенный этой сценой, молча поправлял красную бабочку.

Де ла Мотте рассмеялся и с легкой иронией в голосе спросил Дипольда:

— У вас теперь в рабоче-крестьянском государстве все официанты так разговаривают?

— Нет, конечно, — ответил Дипольд. — Просто раньше он служил у графа, в замке на Заале, прямо напротив вашей гостиницы. Поэтому он так высокопарно выражается. Когда господин граф перебрался на Запад, мы пожалели беднягу и устроили сюда.

После этого небольшого интермеццо между инженерами снова завязался профессиональный разговор о гранулированности шихты, о недавно полученном в Лауххаммере высокотемпературном буроугольном коксе, о горючих компонентах, и Дипольд, слушая все это, спрашивал себя, какую, собственно, пользу может получить его комбинат от этого внезапного, скорее не визита, а наскока западных немцев.

Дипольд вновь прислушался к общему разговору. Кто-то из западногерманских инженеров коснулся происшедшего на заводе полгода назад несчастного случая. Дортас, как всегда вежливый и корректный, объяснил: да, один рабочий действительно упал и разбился насмерть. Его, как начальника цеха, привлекли к суду…

Зачем он поддерживает с ними этот ненужный разговор, думал директор. Вот когда бы этот официант с его дурацкой болтовней оказался кстати…

— Да что вы говорите? — удивился Кестен. — Я ведь, знаете, уже больше двадцати лет работаю в металлургии, еще в тридцать восьмом году у Хеша в Дортмунде предложил заменить добавки известняка эквивалентной массой извести. О результатах моих тогдашних экспериментов вы можете прочесть в журнале «Металл и сталь»… Меня поражает ваша здешняя, прямо скажем, странная щепетильность. Это же просто какое-то непонимание реальной действительности. Ну, погиб один человек… Моя нынешняя фирма, «Клекнер-Гумбольдт-Дейтц АГ», сейчас готовится основать филиал в Бразилии. И если там будет создаваться комбинат, подобный вашему, заранее ясно, что человеческих жертв не избежать.

Дортас молчал. Видимо, он просто не знал, что ответить. Тогда Дипольд, может быть излишне взволнованно, сказал несколько слов о ценности каждой человеческой жизни в социалистическом обществе.

Де ла Мотте — у него от выпитого вина порозовели щеки в тон лысине — попытался успокоить директора:

— Дорогой господин Дипольд, мы же не имели в виду ничего плохого. Даем вам честное слово, мы испытываем чувство огромного уважения к тому, что вы здесь создали. И создали буквально на пустом месте.

Кестен дополнил его:

— Ради бога, господин Дипольд, извините меня. Я только хотел подчеркнуть, что инженеры не виноваты в несчастных случаях. Кстати, с вашим низкошахтным методом у вас были бы реальные шансы и в Японии, и в Южной Америке.

Неприятный разговор замяли. Выпили еще вина, доели фазана и полагавшийся к нему компот из каких-то странных горько-сладких ягод, чокнулись и пожелали друг другу воссоединения Германии не только в металлургии.

Мюнц, узнав от Ахима, приехавшего на очередной семинар-инструктаж редакторов многотиражек, о новой идее Хёльсфарта, ухватился за нее с огромным энтузиазмом.

— Да ведь это нечто совершенно новое, — уверял он, — это скачок, это выход на новое качество — по сравнению, например, с первыми субботниками на Казанской дороге, рекордами Стаханова и Хеннеке.

Ахим задумался. Непривычно было слышать из уст Мюнца такие похвалы. Значит, если простои учитывать с большей точностью, то можно и бороться против них с удвоенной энергией. А в тех случаях, когда в простоях не виноваты сами рабочие, это время оплачивать не из фонда заработной платы, а из других фондов предприятия. Таким образом, излишние производственные затраты не отражались бы на доходах работников комбината, а включались в себестоимость продукции и мобилизовывали руководство снижать ее всеми способами. Хёльсфарт приводил такое вполне убедительное сравнение: представьте себе, что вы хотите заказать у портного костюм, он называет вам цену — двести марок. И вдруг, когда вы приходите забирать его, вам говорят, что надо уплатить на двадцать марок дороже, потому что портной забыл вовремя купить пуговицы и ему пришлось съездить за ними на такси. Вы ведь сразу скажете, что это несправедливо.

— Ну а теперь навостри уши, — сказал Мюнц, видя, что Ахим не слишком внимательно прислушивается к его словам. — Рассказывая об идее Хёльсфарта, ты осветил только одну сторону — экономическую. Однако ее значение выходит за рамки экономики. Во-первых, она по своей сути глубоко демократична, предполагает, что рабочие сами начнут распределять свое время, следить за производительностью труда и таким образом сами участвовать в планировании и руководстве. А это уже политика. В каждом цеху, у каждого станка каждый рабочий получит совершенно конкретный инструмент для участия в том процессе, который мы и называем народовластием. Ну, понял теперь?

Ахим признался, что до сих пор ему не приходило в голову взглянуть под таким углом зрения. Да и Эрих Хёльсфарт, как ему кажется, не задумывался над этим.

Какой удивительный человек этот Маттиас, подумал Ахим. Его всегда поражала железная логика, которой отличался старший друг. По-настоящему партийный журналист всегда сумеет разглядеть в сегодняшнем и повседневном ростки нового, завтрашнего и поможет им быстрее прорасти. Теоретически Ахим давно это понимал, а вот на практике… Почему он сам не увидел, не понял сути предложения Эриха? Ведь это он, Ахим, должен был тогда выступить в поддержку своего друга.

— Сейчас очень важно, — глаза Мюнца оживленно поблескивали за стеклами очков, — чтобы мы в наших газетах всячески поддерживали таких людей, как Хёльсфарт.

— Значит, надо писать, — сделал вывод Штейнхауэр. — Пропагандировать новый метод и организовать обмен опытом между бригадами.

— Совершенно с тобой согласен. Давай действуй. И шли нам статьи.

Это произошло незадолго до рождества, когда на комбинате уже царило предпраздничное настроение. Новость распространилась очень быстро, и главным образом благодаря письму доктора де ла Мотте, посланному на имя директора Дипольда тотчас по возвращении в Дуйсбург. Случившееся было для всех полной неожиданностью. Де ла Мотте писал о том, что он очень огорчен: ведь теперь на комбинате все, вероятно, полагают, что их маленькая делегация из Западной Германии отплатила за гостеприимство самой черной неблагодарностью. Сам он считает этот случай просто вопиющим. И если бы он мог подозревать что-либо заранее, он, несомненно, не скрыл бы своих подозрений от весьма им уважаемого господина директора Дипольда.