Юрий Козлов - Новый вор

Всем хороша была Россия, только вот климат не нравился Перелесову. Особенно удручала зимняя, засыпанная солью, залитая ядовитыми химикатами Москва. Забитый, как ватой, снегом, нечищеный зимний Питер и то казался симпатичнее.

Хотя, если вспомнить про неотвратимое, уже сейчас влияющее на геополитические расклады, потепление, Россию ожидало большое будущее. На арктическом шельфе можно будет, как на берегу Аравийского моря, закачивать нефть прямо в танкеры, а в тундре выращивать виноград и апельсины.

Только вряд ли это уже будет Россия, без особой грусти констатировал Перелесов. В голове фотографически щёлкнуло. Чёрно-белый кадр был чёток: безлюдье по периметру границ плюс предоставление на максимально возможные сроки в аренду территорий — от границ и как можно дальше вглубь. Остальное — детали. Прикрыть больницы и школы, присушить местные бюджеты, вздуть налог за землю, тарифы на газ, электроэнергию и железнодорожные перевозки. Где будут упираться — придавить экологией, организовать заповедники, запустить зубров, пусть пасутся, как овцы в Англии в годы промышленной революции. Зубр прекрасен, а человек… зачем человек?

Боже, как всё просто, вздохнул Перелесов, интересно, доживу я до превращения Москвы в Калифорнию? Вряд ли. Хотя… посмотрел на бодро переставляющего шишковатые ноги господина Герхарда, who knows .

«Что ты думаешь о предстоящем месте работы?»

Они уже приблизились к дому. Совмещавший функции водителя, садовника и охранника, Луис (господин Герхард не любил бросать деньги на ветер) придал живой изгороди идеальную форму. Издали казалось, что дом обставлен по периметру зелёными артхаусными фигурами. Перелесов видел такие, только красные, на центральной площади в Перми. Там на них ещё сидели, свесив ноги, красные же человечки.

Луис почтительно приветствовал хозяина, приложив два пальца к шляпе. В другой руке он крепко сжимал секатор. «Жаль, — однажды заметил Луис, ласково глядя на секатор, — что у нас не было таких в Мозамбике». Дон Игнасио потом объяснил Перелесову, что Луис — человек военный, много лет служил в Африке. Перелесов поинтересовался у дона Игнасио, что он имел в виду, неужели тоже подстригал в Африке живые изгороди? «Он имел в виду, — сказал дон Игнасио, — что в прежние годы секаторы были без гидравлики, ими трудно было отхватывать у чёрных пальцы с одного щелчка, ребята не успевали отстирывать форму от кровищи».

В комнате, где на большой, разбитый на клетки, экран транслировались изображения с видеокамер и где иногда оставался на ночь Луис, на стене висел большой портрет Салазара. Иногда, видимо в дни былых праздников, под портретом устанавливалась ваза с цветами. Но с тех пор, как рядом со спорткомплексом Лоры появился мобильный с антеннами и мотоциклами delegada de Policia , Луис стал уходить ночевать домой. Во всех окрестных домах установили прямую связь с участком.

«Что я думаю о русском правительстве? — уточнил Перелесов, вновь заметив на фонаре чайку. Он был готов поклясться, что это та самая, любопытная и насмешливая, встретившая его утром. Похоже, пернатая душа господина Гектора прикипела к фонарю, как кактус к земле. — А что, собственно, я должен думать о правительстве, уничтожившем вторую в мире экономику, сократившем на треть территорию страны, вогнавшем народ в нищету, сказочно обогатившем ничтожных ублюдков, которых потом назовут олигархами. А ещё, — положил вишенку на торт, — завалившем орденами телевизионно-эстрадное гогочущее отребье».

Господин Герхард молчал.

«Так пишут в газетах», — нейтрально добавил Перелесов.

«В китайских?» — спросил немец.

«Почему… в китайских?»

«Слышал про китайский вариант глобализации?» «Конечно, но он, насколько мне известно, запасной и не донца просчитанный».

«Как китайцы называют новейшие русские ракеты?» — строго, как экзаменатор, уставился на Перелесова господин Герхард.

«Используют иероглиф гнилые огурцы» .

«А отношения с Россией?»

«Полудохлый верблюд для нас пока важнее живых лошадей» , — легко вспомнил много размышлявший над этой стратагемой Перелесов.

«Они не сомневаются, что Россия развалится», — задумчиво произнёс господин Герхард.

«А разве есть кто-то, кто сомневается?» — удивился Перелесов.

«Лезут в Сибирь, называют её сокровищницей китайского народа », — неодобрительно покачал головой немец.

«Это неправильно». — Перелесов едва удержался, чтобы не рявкнуть: «Сибирь — сокровищница германской нации!»

«В их варианте глобализации верблюд должен сдохнуть, — потеплев лицом, продолжил господин Герхард, видимо, не испытывая сочувствия к двугорбому русскому кораблю пустыни , завершающему, по мнению китайских товарищей, жизненный путь на просторах Сибири, — но сдохнуть посреди отравленной, сожжённой, пустой земли. Китайский вариант имеет шанс осуществиться только после ядерной войны, а ещё лучше, — посмотрел на растворяющийся в утреннем небе месяц, — на Луне. Не зря они туда зачастили. Имей это в виду».

«Вы спросили меня, что я думаю о русском правительстве, — Перелесову надоел футурологический ликбез, захотелось конкретики. — Народ в России — ноль, полудохлый верблюд. Всё решает власть, то есть правительство с поправкой на высочайшие, типа запуска гнилых огурцов с оповещением об этом человечества, капризы. Зачем, когда сто спутников видят каждую заклёпку на огурце, отслеживают каждый метр его полёта? То, чем русское правительство занимается все последние годы, можно охарактеризовать как растянутую во времени эвтаназию верблюда. Что от меня требуется? Ускорить, замедлить, остановить?»

«Эвтаназию остановить невозможно, — недовольно (как только могло такое прийти в голову?) посмотрел на Перелесова господин Герхард. — Точка невозврата пройдена. Не считай себя равным Господу Богу. Ты никто и звать тебя никак. Твоя задача — мягко корректировать процесс применительно к ситуации. Где-то ускорить, где-то притормозить, где-то спрятать его в другой проект, как маленькую серенькую и вонючую матрёшку в большую расписную и пахнущую розами. Сидеть тихо, не конфликтовать, дружить с начальством. Идеальный путь вписаться в систему, забыл, как ты её описывал в реферате…»

«Капфед! — не без гордости напомнил Перелесов. Он знал, что господину Герхарду, как его финансовому попечителю, отправляются какие-то отчёты, но не предполагал, что столь подробные. — Капиталистический феодализм».

«Остроумно, — согласился немец, — но феодализм предполагает передачу богатства и власти по наследству, а у твоих будущих коллег дети учатся, живут и работают в Европе и Штатах. Семьдесят пять процентов, если верить нашей статистике. А если взять внуков, то девяносто пять процентов! Что же это за наследственность?»