Юрий Козлов - Новый вор

— Ни кожи ни рожи, — удивлённо придержал его Грибов, — сутулая, ноги врозь. Ты чего?

— У неё точно нет татуировок, — проводил запрыгнувшую в притормозившую маршрутку девушку Перелесов.

— Кто знает, — умудрённо вздохнул Грибов. — У меня сидела одна такая в кадрах — чистенькая, голосок как у птички, тю-тю-тю, и всё про музыку, про книги, а как… Лобок бритый в красных зигзагах, как кот поцарапал, и — чёрная змея с языком от промежности до живота.

— И что? — заинтересовался, отвлекаясь мыслями от Эли, Перелесов.

— Что-что, — строго посмотрел на него экономический чекист, — ввёл закрытый пункт в анкету. При приёме на работу в органы государственной безопасности смотреть, если есть, татуировки на органах и докладывать начальству.

— Кто будет смотреть?

— Найдутся охотники, — неопределённо, но без раздражения произнёс Грибов, видимо намереваясь оказаться в их числе.

— А что другие охотники? Когда вдарим? — Перелесов решил поделиться с Грибовым государственной тайной о новой ракете, способной долететь до Вашингтона за семь, если верить Линдону, минут.

— Да знаю, знаю, — сердито махнул рукой Грибов, — они его убедили. Бесполезная трата денег!

— Почему?

— Потому что это наступательное оружие, первого удара! Мы никогда не ударим первыми, это невозможно, это всё равно что взорвать банк, где твои деньги, или дом, где твои дети. Всё ведь оттуда, даже эти… гиперзвуковые технологии, — по-кабаньи крутнулся вокруг своей оси Грибов, рыком запечатав уши возможным слушателям и насмерть перепугав идущую сзади слипшуюся парочку. — Они-то у себя не стали развивать, слили нам, а наши повелись, ордена на грудь за гениальную разведывательную операцию… Козлы! Забыли про СССР и звёздные войны!

— Зачем же слили, если могли сами первыми ударить? — спросил Перелесов.

— Если бы могли, давно бы ударили и не учили тебя пять лет в масонском гадюшнике, как гнобить Россию, — угрюмо посмотрел на него Грибов. — А слили, чтобы заземлить средства, чтобы они не пошли на что-то полезное для страны. И ведь есть асимметричный ответ. Сколько раз предлагал. Зарыть на границе, да хоть в твоей Псковской области, самую мощную оставшуюся от СССР ядерную бомбу и передать, кому надо: сунетесь — взорвём! Вся ваша Европа сгниёт от радиации, у нас-то в Псковской области один хрен народа не осталось. Облака в природе ходят вокруг Земли по часовой, а после взрыва — с диким ускорением против, так что и Штаты накроет, не отсидятся за океаном.

А может, подумал Перелесов, не надо искать логику? Вдруг Россия одновременно пребывает в трёх раздельных сущностях: гусеницы, куколки и бабочки? Грибов и Линдон жрут листья, подгрызают стебли, высасывают корни. Народ каменеет в куколке. А бабочка… Где бабочка? Когда она взыграет крыльями, устремится опылять полезные растения? Вдруг Сам — воплощение высшей мудрости — холит и лелеет гусеницу, потому что без неё не будет ни куколки, ни бабочки?

А если, остановился посреди улицы Перелесов, что-то нарушилось, случился генетический сбой: куколка навечно окаменела, как мезозойский моллюск, никакой бабочки не будет, осталась только пожирающая всё, что видит, гусеница?

— Странно как-то идёшь, — заметил Грибов, — то бежишь за крашеной кикиморой, то стоишь как столб. — И ехидно добавил: — Не знаешь, в какую сторону податься, кого заложить? Это Россия, не угадаешь!

— Ты сам-то угадал? — Перелесов решил не говорить другу про встречу с Линдоном. Грибов сравнивал вице-премьера с отмычкой к сложным замкам. Замки, как и тату, — дело интимное. У Перелесова не было уверенности, что Линдон вскрыл для него верную дверь. Крепостная с зарытой под ней ядерной бомбой дверь Грибова тоже вызывала сомнения. Третья, вдруг выстрелило в голову, есть третья — авдотьевская! — дверь. В неё!

Рабочий ангел (молодец!) наконец-то пропустил на небо Луну. Она немедленно укрылась в подоспевшем облаке, чтобы прихорошиться и почистить пёрышки, а потом выплыла из него во всей лунной красе. Перелесов хотел спросить у Грибова, добрался ли до места сиреневый робот, но передумал. Слишком много государственных тайн.

— Я же сказал, — с тоской посмотрел на Луну Грибов. — Мы в России. Здесь не угадаешь.

В своё время господин Герхард настоятельно рекомендовал Перелесову изучать мемуары Бисмарка о России. Железный канцлер, экономя на дровах, несколько лет прожил в Санкт-Петербурге в должности посла Королевства Пруссии. В мемуарах Бисмарк постоянно сетовал на дороговизну дров, плутовство поставлявших в посольство продукты торговцев (брали за замороженные свиные туши как за свежую убоину), удивлялся нелюбви и презрению императорского двора к русскому народу, рассыпал между делом точные (на все времена) афоризмы, типа: «Россия опасна мизерностью своих потребностей».

А ещё, продолжил спустя годы мысль железного канцлера Перелесов, она «сильна своей неопределённостью». За несколько дней до инаугурации расплодившиеся в Москве букмекерские конторы принимали ставки как на то, что Сам будет провозглашён императором, так и на то, что, приняв корону, он немедленно объявит об отставке и… уйдёт в монастырь.

Ни Грибов, размышлял Перелесов, просматривая присланные Виорелем видеоматериалы, ни Линдон не понимают президента. Сам ювелирно работал в пространстве универсальной (Бисмарка — Перелесова) формулы: Россия опасна мизерностью своих потребностей, но сильна своей неопределённостью .

Виорель, впрочем, не менее ювелирно работал в пространстве другой формулы: Россия опасна и сильна своим природным православием . Выбравшаяся из берлоги Пятка сначала широко — во всю пасть — зевала, скребла щёку, потом истово крестилась, завидев в небе инновационные дирижабли с крестами и висящими, как гудящие яйца, колоколами. Крестилась, правда, Пятка почему-то на католический манер — слева направо. Из десяти отснятых дублей получился только один правильный, православный. У Перелесова отлегло от сердца. Съёмка вполне годилась для подстраховки прямого таёжного эфира. Кабан тоже смотрелся молодцом. Вылетал из зарослей облепихи хрустящей стрелой, пёр, выставив клыки, на вековой кедр, как если бы хотел удариться в него башкой и убиться во славу веры. Но не убивался, а ловким вертикальным перебором копыт отталкивался от ствола, делал в воздухе сальто, с громким хрюком приземлялся на задницу, выставив в камеру разъярённое рыло, после чего победно скрывался в чаще.

Одобрив дубль с Пяткой, Перелесов засомневался в целесообразности кабаньего акробатического этюда.

«Мелко плаваешь, министр, — панибратски объяснил Виорель. — А что, если он того…»

«Что того?» — не понял Перелесов.