Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Чего там махать, — хмуро заметил Михо, командир нашей пятерки. — Каждый дурак поймет. Оботрешь себе лоб или губы, понятно?

Такой уж был этот Михо — прямой и резкий, как остро отточенный нож. Всех против шерсти брил. И если когда-нибудь невзначай вырывалось у него ласковое словцо, он багровел от смущения, как будто сделал что-то недостойное мужчины. Все мы почувствовали себя неловко. Ануша слегка улыбнулась, пожала плечами и вышла из комнаты.

С того дня начались наши встречи у Ануши. Собирались мы у нее почти каждую неделю, обычно под вечер, после того, как наши парни кончали работу, и всегда в отсутствие ее отца и брата, когда они бывали в поездках.

С Анушей мы подружились быстро. Она оказалась человеком с открытой душой, держала себя просто и мило, как добрый товарищ, и мы, вначале неуклюжие и скованные в ее присутствии, вскоре почувствовали себя свободнее. Уже во время второй или третьей встречи она заметила, что у Симо, который, как всегда, был небрит, на пальто недостает пуговицы, пришила ее и сразу же принялась допытываться у Михо, приходилось ли ему когда-нибудь смеяться — ну хотя бы во сне! Улыбнувшись, Михо сказал в ответ что-то не слишком остроумное, но тут же последовала ее реплика — Ануша заявила, что ему необходимо что-то сделать со своей физиономией, если он не хочет бросаться в глаза мирному населению, а также полиции… Шутила она по любому поводу, даже когда речь шла о вещах серьезных, и словно бы не сознавала опасности, подстерегавшей всех нас. Свои обязанности Ануша исполняла легко и спокойно, будто всю жизнь только тем и занималась, что предоставляла свою квартиру для встреч кандидатам на виселицу, да еще и охраняла их. Ни разу мы не видали, чтобы она хмурилась, делала свое дело с оглядкой, играла в конспирацию.

— Правильная девчонка, — сказал как-то раз Георгий, маленького роста, невзрачный, но пользовавшийся репутацией сердцееда, потому что, единственный среди нас, уже имел приятельницу. — Не вертихвостка какая-нибудь, нет в ней этой бабской чепухи… Наша девушка.

Мы были согласны с этой оценкой. Конечно, наша девушка, а как же! Лишь одно нас смущало: мы стеснялись своих жеваных брюк, стыдились самих себя — так хороша была Ануша… Это белое личико, нежное, как нарцисс, эти неожиданно темные брови и под ними — два смеющихся синих солнца, в которые никто из нас не смел посмотреть! Эта улыбка, от которой мы таяли и становились как дети…

Время от времени она соглашалась поиграть нам на гитаре. Не бог весть как играла, иногда сбивалась и сама хохотала над своими ошибками, но мы слушали в полном восторге. Ее пальцы, пять тоненьких белых пальчиков, скользили и порхали по грифу, и мы не могли оторвать взгляд от их танца. Невольные вздохи сопровождали его. Засмотришься на девушку, на ее лицо, руки — и трудно свыкнуться с мыслью, что она наш единомышленник и разделяет нашу судьбу. У меня было чувство, что ее участие в нашем общем деле — это всего лишь увлечение, каприз хорошенькой девушки, может ей наскучить в любой момент и тогда она, топнув ножкой, скажет: «Довольно, поиграли — и хватит, а теперь займемся чем-нибудь другим». Вот какие мысли приходили мне в голову, и я никак не мог от них отделаться. Что, если Ануша попадет в полицию? Игра так или иначе была серьезной и не очень-то подходила для такой хрупкой девушки, как она.

Однажды я поделился своими сомнениями с Михо. Посмотрев на меня с удивлением, он нахмурился:

— Однако, горазд же ты на выдумки! Выходит, девушка виновата в том, что красива… Ты думаешь, женщинам можно доверять, только если они страшилища?

— Я этого не говорил.

— Нет. Но так получается. Ты что-нибудь имеешь против Ануши?

Я пожал плечами. Мы немного прошлись. Был поздний вечер, луна раскинула над городом свою серебряную паутину. Лицо Михо казалось голубоватым, глаза его задумчиво блестели. Неожиданно он остановился и, схватив меня за руку, потянул к себе.

— Послушай… А ты, часом, не влюблен?

— Что такое?

— Ты влюбился в Анушу?

— С чего ты взял?

— Я спрашиваю вполне серьезно, — сказал он, пристально глядя мне в глаза.

Я вырвал руку.

— Какая чушь! — ответил я зло. — Оставь меня в покое.

Он вздохнул. Потом сунул руки в карманы брюк и пошел вперед. Даже принялся что-то потихоньку насвистывать, словно про себя. А я был очень сердит, и его свист разозлил меня еще больше. Я поспешил с ним расстаться.

Действительно, я был ужасно зол. Прежде всего потому, что не привык к таким разговорам — характер у меня был угрюмый и замкнутый, да и почему, на каком основании я должен отчитываться перед ним в том, что я думаю и чего не думаю об Ануше? А кроме того… меня очень смутили его вопросы. Было так, словно Михо запустил ко мне в сердце руку, как в раскрытый ящик, и извлек оттуда нечто такое, о чем я и не подозревал, но что существовало независимо от меня, спрятанное глубоко, на самом дне…

В сущности говоря, я и сам не знал, любил ли Анушу, но вопрос, который мне задал Михо, прояснил многое. Когда Ануша бывала рядом, я ощущал какое-то внутреннее сопротивление, и мне всегда бывало трудно посмотреть на нее или заговорить. Когда я думал о ней, иногда с томлением, иногда с глухой враждебностью, я понимал, что она ничем не выделяет меня среди прочих. Но, возможно, я ошибался? Со всеми она держалась совершенно одинаково, хотя чаще, чем с другими, разговаривала со мной или с Михо… Как бы то ни было, но когда время условленной встречи у Ануши приближалось, меня тянуло прийти минут на десять раньше, пока не явились остальные. Больших усилий мне стоило отказываться от этого. Нарочно отыскивал я себе какое-нибудь дело, которое меня задерживало и отвлекало от этих мыслей. Только они, проклятые, не оставляли меня. Бывало и так, что я выходил пораньше, а потом бесцельно бродил по улицам. Каждую минуту смотрел на свои часы. Снова и снова подносил их к уху, чтобы убедиться, что они идут: секундная стрелка не работала, что же до часовой и минутной, то они были словно прикованы к одним и тем же цифрам… Наконец я приходил к Ануше, истерзанный и злой как черт. Приходил даже с опозданием. Ануша, окруженная парнями, о чем-то рассказывала, отпускала шутки, смеялась громче всех — настоящая Белоснежка в окружении четырех темноволосых гномов, хотя все они были отнюдь не гномы, а я сидел молча да злился на себя за то, что не смел осуществить такое в общем-то невинное желание — поболтать с Анушей наедине… Да, но что бы сказали товарищи, если бы заподозрили, что я нарочно пришел пораньше? И как бы к этому отнеслась сама Ануша?

Я так далеко зашел в своих чувствах и доводах «за» и «против», что не давал ни тем, ни другим одержать верх. Иногда я чувствовал себя подобно Рахметову, когда тот лежал на своем ложе, утыканном гвоздями: лежать дальше — сил нет как больно, а встанешь — как будешь выглядеть в собственных глазах?