Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

Перевод Н. Огневой.

Должно быть, трудно найти человека, который бы не хранил какие-то реликвии своей юности: это может быть альбом с неуклюжими рисунками, под которыми начертаны клятвы в вечной дружбе, либо эдельвейс, полуистлевший между страничек записной книжки, крашеное пасхальное яичко, давно иссохшее и легкое, как перышко, либо, наконец, картонное сердце, пронзенное первой стрелою амура… Но стоит ли перечислять все эти милые, а подчас и забавные пустячки, воссоздающие целостный образ пережитого — образ, давно ушедшей в небытие, утраченный и все же неотделимый от нас. Все мы любим возвращаться к теням минувшего, но особенно необходимо это нам в дни скорби и размышлений, когда сердце бессознательно ищет опору, луч света, который должен согреть его и придать ему сил.

По сей день я храню на самом дне нашего семейного шкафа маленький женский носовой платок… Не спеши морщиться, читатель. Платочек простенький, даже не шелковый, от него не веет ароматом галантного приключения… Самый обыкновенный полотняный платочек, подрубленный синими нитками, которые уже выцвели и кое-где порвались, измятый и пожелтевший от времени. Когда-то давно он принадлежал молодой, полной жизни девушке, и его складки до сих пор хранят следы ее рук. Об этой девушке я и хочу рассказать. И о следах…

Ануша жила в Софии, неподалеку от Центрального вокзала, в старом двухэтажном доме; из чего он был выстроен — бог весть, он давно потемнел от дыма и копоти, которых в этом районе всегда хватало. Жила она в верхнем этаже вместе с отцом и братом — они работали на железной дороге и часто бывали в поездках. Матери у Ануши не было. Нижний этаж пустовал — хозяин забросил его после бомбежки в начале сорок четвертого года. Фасад дома с облупившейся после взрыва краской и оконными стеклами, крест-накрест заклеенными полосками бумаги, был похож на лицо человека, которого только что выпустили из пункта первой помощи. Дом стоял на тихой, безлюдной улочке. Напротив него находился небольшой общественный сад с заросшими аллеями; несколько скамеек стояло на них. Был в доме и черный ход, со двора. Оттуда через двор соседнего дома можно было легко попасть на другую улицу.

Одним словом, квартира Ануши была весьма удобным местом для встреч нашей пятерки. Показал нам ее один товарищ из районного руководства РМС [13] РМС — Союз рабочей молодежи. , и около трех месяцев подряд мы время от времени там собирались.

Когда я пришел туда впервые, кое-что меня удивило, и я даже смутился немного. Еще поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, я услыхал пение под аккомпанемент гитары. Пел звонкий женский голос, чистый и трепетный. Я остановился и прислушался. И даже сунул руку в карман пальто, чтобы ощутить успокоительный холодок небольшого браунинга, — неужели я попал не по адресу? Мое представление о ремсистах в те времена никак не вязалось с гитарой и романсами, и, признаюсь, первое впечатление об Ануше, еще до того, как я ее увидел, было далеко не в ее пользу.

Мое смущение усилилось, когда дверь отворилась и на пороге я увидел маленького роста синеглазую девушку с такими пышными медно-рыжими волосами, что полутемный коридор, казалось, озарился светом. Девушка плотнее закуталась в накинутое на плечи пальтецо — была ранняя весна, с лестницы тянуло пронизывающим холодом, и синие ее глаза пристально оглядели меня с головы до ног. Странным показался мне этот холодный, полный недоверия взгляд на таком беленьком, нежном личике. Я догадался назвать пароль. Она произнесла отзыв. И выражение ее лица смягчилось.

— Проходите, — сказала девушка и пошла вперед.

Входя в комнату, я споткнулся о высокий порог и ушиб голову. Это напомнило мне о моем росте, которого я и без того стеснялся, а боль в темени совсем меня доконала. Не зная, куда деваться от смущения, я как-то по-ребячьи обернулся, чтобы посмотреть, обо что стукнулся. Глаза девушки лучились смехом.

— Осторожно, — сказала она, — таких длинных у нас еще не бывало… Сильно ушиблись?

Скрытая насмешка превратилась в деликатную озабоченность, девушка даже подошла ко мне поближе, готовая как-то помочь, но не известно почему, мне все еще было досадно. И в самом деле, бог знает по какой причине, но я чувствовал себя обиженным — быть может, то было предчувствие всевозможных неожиданностей, которые подстерегали меня в этом доме, а возможно, я со своим проклятым ростом чувствовал себя неуютно в этой маленькой опрятной комнатке. И я стоял столбом, пытаясь натянуть чересчур короткие рукава своего старого пальто.

— Ну, раздевайтесь, — сказала девушка. — Здесь тепло.

Взяв у меня пальто, она вынесла его в прихожую, а я присел на краешек старого венского стула. Девушка не возвращалась. Наверное, задержалась нарочно, чтобы дать мне время освоиться. Я оглядел комнату. Здесь стояла кушетка, покрытая темно-коричневым одеялом, стол с книгами и тетрадями, уложенными аккуратными стопками, два стула. Темная полированная гитара с перламутровыми точками на грифе лежала на кушетке. На окнах — пестрые занавески, придававшие всей обстановке веселый, даже немного легкомысленный вид. Что за место для встреч подпольной группы!

Девушка вернулась. Переложив гитару, она присела на кушетку. Нужно было что-то сказать, завязать какой-то разговор, но я никак не мог решиться. Трещал суставами пальцев и время от времени искоса поглядывал на хозяйку комнаты, на ее волосы — буйные медно-рыжие пряди пламенеющей короной венчали маленькое нежное лицо и спадали на узенькие плечи. Ощутив на себе мой взгляд, она подняла голову.

— Остальные скоро придут?

— Скоро. Я думал, они уже здесь.

— Вы рабочий?

— Нет.

— Студент?

Я кивнул, нахмурившись. Всевозможные расспросы и выпытывания исключались нашими правилами поведения, ответы — тоже. Мне захотелось напомнить об этом девушке, но она улыбнулась, и эта улыбка сковала мне язык.

— Пожалуй, я нарушила правила конспирации, — сказала она весело. — Я тоже студентка. Второго курса… По крайней мере скажите, как вас называть.

— Петр. А вас?

— Ануша. Это мое настоящее имя, в отличие от вашего. Но если уж вы у меня в доме, какой смысл скрывать?..

Таков был наш первый разговор с Анушей. Один за другим пришли и остальные четверо. Ануша молча пожала им руки, только глаза ее с жадным любопытством вглядывались в их лица — не скажет ли кто-нибудь о работе группы… Она кое-как натянула пальтишко, повязалась платком и подошла к окну.

— Я буду в саду напротив, на той скамье под акацией. А кто-то из вас станет вот здесь, у окна. Если я махну платком, надо уходить. Постарайтесь ускользнуть незаметно.