Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

Бесспорно, все эти истории оставили по себе прочную память, потому что и сейчас героини его романов говорят о Павле с живейшим чувством и грустным восторгом. Одна из них, Барбара, писала своей болгарской подруге:

«Он умел все и всегда превращать в новое. Я так хорошо его знала и все равно каждый раз встречалась с ним как с незнакомцем».

Оценивая все имеющиеся у меня сведения, я каждый раз убеждаюсь в том, что в них есть доля истины. Романы не стоили Павлу никаких усилий, он никогда не лез вон из кожи, чтобы казаться не тем, чем он был на самом деле. Скорее наоборот, в объятиях своих возлюбленных он чувствовал себя особенно свободно и только тут до конца был самим собой. Интересны исповеди его героинь, в которых они пытаются объяснить необъяснимое.

«Я получала от Павла все, что мне было нужно. Никто не понимал меня лучше него. А когда он ушел, я усомнилась в самом его существовании».

Другая рассказывала одному из его друзей:

«Его чувствительность и деликатность имела множество самых невероятных оттенков. Я даже боялась, что он слишком хрупок, а это, в сущности, был веселый гренадер, шагающий пешком к себе в село».

И снова письмо той же Барбары:

«Вы когда-нибудь видали смеющееся спокойствие? Таким был Павел!»

Разумеется, рассматривая эти характеристики, нужно отдать должное женскому воображению, но все же не приходится сомневаться в способности Павла затевать интересные истории, полные тех непостижимых для рассказа моментов, когда одно выражение или один-единственный жест означает все.

Друзья и коллеги Павла широко комментировали эти его приключения и впоследствии говорили о нем с какой-то даже национальной гордостью. Известно также, что он «отбил» девушку у своего приятеля, а тот не только не рассердился, но с удовольствием рассказывал налево и направо, как это случилось.

Павел был довольно общителен и со всеми своими товарищами находился в самых хороших отношениях. Многие утверждали, что это был человек, на которого можно было положиться, человек с очень развитым чувством товарищества и, несмотря на бедность, щедрый. К тому же, его никогда не покидало хорошее настроение. К этому времени относятся также разные сумасбродные мальчишеские истории, которые еще раз подтверждают неодолимое жизнелюбие Павла и присущее ему стремление к свободному движению вперед.

Однако у меня есть серьезные основания утверждать, что, несмотря на всеобщую симпатию, Павел за эти шесть лет ни с кем особенно не сблизился и что, кроме художника Коко, или «человека без паспорта», как его называл Павел, близких друзей у него не было. Из всего слышанного и особенно из того, что рассказывал Павел, я думаю, что этот Коко был полной противоположностью своему другу. Случается, что и поляк может быть полной противоположностью болгарину. Какая-то вечно трепещущая материя, неврастеник, бросающийся из одной крайности в другую, охваченный безумными поисками бессмертия, прерываемыми скачками от высшего экстаза к самому тупому и безысходному отчаянью, Коко был каким-то фейерверком сентенций, философских премудростей и рассуждений на любые темы. Павел подчас говорил: «Ты, как мой Коко. Обо всем на свете у него есть свое мнение и ко всему свое отношение. Когда я с ним, мне кажется, что я присутствую на съезде гениев».

Других близких друзей у него не было. Вероятно, причина этого крылась в нем самом, в его вольнолюбии, для которого даже любовный роман был помехой. Может быть, он избегал ответственности, связанной с дружбой, и вообще всего того груза, который она неизбежно несет с собой.

Таких людей обычно не любят, в лучшем случае к ним относятся недоверчиво. Однако спокойный, лучезарный нрав Павла и его общительность обеспечили ему доброе отношение окружающих. В связи с этим нужно отметить, что в компании он никогда не навязывал своего присутствия, умея быть как-то в стороне до тех пор, пока о нем не вспомнят. Если он что-то делал, никому не бросалось в глаза, что он «работает», если сидел в баре и пил, никто не замечал, что он пьет. Все у него было настолько естественно, что я несколько раз спрашивал себя, не умышленна ли эта естественность. Есть ли лучший способ проявить себя, оставаясь спокойным в этом море неврастеников и возбужденных умов?

Когда у человека нет близких друзей и товарищей, это означает, что он свободен от всяческих излияний и обычно далек от ныне уже шокирующих положений, когда возбужденный человек думает, что, раскрываясь перед другими, он удостаивает их своими тайнами. Говорят, что излияния необходимы посредственностям, которые всегда придают своим переживаниям слишком большое значение. Павел же если и исповедовался кому, то исповеди его носили совершенно другой характер и остались тайной его возлюбленных.

Трудно гадать о его идеалах. Последнее время люди объявляют о своем идеале чуть ли не до рождения. Потом вешают этот идеал у себя дома вместо иконы и время от времени по праздникам или просто разнежившись бросают на него взгляд и вздыхают, как говорится, о непостижимом. Живут, работают, приобретают, теряют — идеал все висит там же, на стенке, и никто не может сказать, что у тебя его нет. По какой-то случайности личный идеал часто совпадает с общественным.

А вот Павел нигде не упоминает, к чему он стремится или, как любят говорить некоторые наши газетчики, в чем видит смысл своей жизни. Очень возможно, что эта мысль никогда не возникала у него в голове, но ясно, что ответить на нее он был не в состоянии, потому что в таких случаях он тут же обращался к Коко:

— Пойдем-ка, купим бутылочку! Что-то мне очень выпить захотелось!

Если бы он хоть раз попытался выяснить (где-нибудь), зачем он живет и к чему стремится, моя авторская задача была бы намного легче, а может быть, и вообще не о чем было бы рассказывать.

Точно так же ничего не известно о его жизненных планах. Я знаю многих, которые расчертили себе будущее на десять или больше лет вперед, организовав своего рода автопланирование: когда кончить учебу, где и когда начать работать, когда построить квартиру и в каком месте, когда иметь детей и сколько, и так далее, все вплоть до размера пенсии. Предвидятся также и варианты — если одно не выйдет, сделать другое. Разумеется, бывают и более благородные планы, как, например, сделать крупное научное или техническое открытие или написать гениальную книгу. Планы ли рождают стремления или стремления рождают планы, в данном случае неважно — так или иначе человеческая энергия устремляется по направлению к поставленной цели.

«Не люблю себя насиловать», — сказал Павел при назначении его на работу. Я убежден, что произнес он эти слова с веселой порочностью, которая исключает позу.