Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

А Павел, пораженный, слушал его и уже чуть ли не жалел о том, что выбрал себе такую никудышную профессию, как геология, вместо того, чтобы заняться овцеводством. Дед Йордо понимал восхищение молодого человека, радовался ему и тут же начал посвящать его в тайны чабанского дела.

Время от времени он испытующе поглядывал на него и говорил:

— Хей, значит ты остался!

Павел улыбался и отвечал:

— Должен же кто-нибудь остаться!

— Так, так… — говорил дед Йордо, — одни уходят, другие остаются! — И стал рассказывать, как в один страшный моровой год он спас своих овец. Всюду гибли целые стада, а у него не пала ни одна овца!

— Как так? — спросил Павел.

Старик загадочно усмехнулся и произнес доверительно:

— Болезни в Джендем не приходят. Запомни, болезни в Джендем не приходят!

В тот вечер они расстались довольно поздно. Старик проводил Павла до палатки и сказал ему:

— А змей ты не бойся! Даже если ляжет с тобой тихонечко, ничего, побудет себе и уползет, и нечего ее гнать! Но коль хочешь, чтоб они совсем к тебе не заползали, завтра дам я тебе одну травку, положишь ее в чашку с водой у изголовья — ни одна змея не сунется к тебе в палатку.

— Что за травка? — спросил Павел.

— Травка! — ответил дед Йордо. — Ну, спокойной ночи! Раз уж ты остался, будем жить вдвоем! — И, уходя, первый раз спросил его из темноты:

— Как звать-то тебя, парень?

— Павел!

— Что такое Павел! Ничего! Плохое у тебя имя, так и знай! — крикнул старик и захлопнул калитку кошары.

В этот вечер молодой геолог почувствовал, что останется в Джендеме до конца. В сущности, он еще с самого начала знал, что выдержит, только доказательств не было. А сейчас он нашел их, нашел глубоко в себе самом.

И потому на другой день Джендем-баир показался ему совсем иным. В обед Павел не вернулся к дубу, а оставался среди скал до заката. В полукилометре от самой высокой точки холма он обнаружил выходы великолепного мрамора и так воодушевился, что бросил траншею и допоздна счищал землю, чтобы лучше разглядеть лицо камня.

Лучи заходящего солнца отражались в сверкающей поверхности скал, оранжевые, красные и фиолетовые, они заполнили ущелье, ставшее похожим на сказку. Павел смотрел и радовался. В первый раз после Варшавы он снова почувствовал себя самим собой со всей вольностью и широтой своей души. Снова вернулась его уверенность и та тончайшая и характернейшая для него способность наслаждаться жизнью. Он сидел у мраморных скал и был счастлив, что это именно для него устроено такое чудесное зрелище в пустынном Джендем-баире. Он любил эту пестроту цветов, этот дразнящий красный, загадочный фиолетовый, любил так, как дети любят свои разноцветные воздушные шарики, потому что во всем этом были сказка и волшебство.

Когда он вернулся, дед Йордо сказал ему:

— Приходил этот с мулом!

Павел обрадовался. С базы ему прислали продукты и письмо, в котором сообщали, что людей они ищут и, как только найдут, тут же отправят их на Джендем-баир.

— Обещают прислать людей, — сказал Павел старику.

— На что они тебе! — насмешливо ответил дед Йордо.

— Не могу же я все сделать один! — ответил геолог.

— Думаешь, те, кто придут, тебе помогут! Такие же будут, как и прежние!

Павел пожал плечами и стал распаковывать посылку. В ней было около двадцати килограммов консервов, компоты, конфитюры и другие продукты. Старик в сторонке, опершись на костыль, наблюдал за ним и курил.

— Ты никак зимовать тут собрался, — обронил он.

— Может и зазимую, кто знает, — ответил Павел, спеша приготовить ужин. Пригласил старика. Зажег лампу, поставил походный стол, застелил его полотнищем палатки и разложил еду.

Дед Йордо задерживался. Павел ждал его и смотрел, как он ходит среди овец, громко называет их по именам, ласкает и разговаривает с ними, как с людьми. Всем своим поведением он словно бы хотел сказать геологу: «Сначала овцы, а уж потом все остальное!» И снова и снова вытаскивал из своей торбы особые травки, оделял своих любимых хлебом, поднося им его на ладони. Как и каждый вечер, все у него было подчинено определенному, почти обрядовому порядку, которому он следовал чрезвычайно педантично и с удовольствием.

Разумеется, он явился к столу с котелком горячего молока и почти не притронулся ко всем этим консервам и компотам.

— Тот, с мулом, меня спрашивает, — начал старик, — наш-то, гляди-ка, часом не свихнулся? — Почему? — говорю. — Потому, отвечает, что не возвращается. Только меня мучает да скотину! А я говорю: свихнуться-то человек где хошь может!

Старик был доволен своим ответом, которым он словно защитил обоих. Видимо, он уже смирился с присутствием Павла на Джендем-баире, хотя и жалел его, как несчастного, которому нужна помощь.

«Смотри ты, — думал Павел, — старик принял меня в свое стадо. Для него я ни больше, ни меньше, как один из его баранов по кличке Павел».

Иначе и быть не могло. В глазах старика Павел мог существовать только как часть его стада. Молодой геолог согласился с отведенным ему местом и не возражал против пастырского к себе отношения. Больше того, за это он пользовался дружбой и покровительством старика и был ему признателен.

В тот же вечер, кроша хлеб в попару, дед Йордо рассказал, как днем он потерял одну овцу и как слышал, что ее колокольчик звенит где-то далеко, но найти беглянку не мог — мешали другие колокольчики.

— И спина у нее белая, и камни белые, — говорил он, — не отличишь!

Тогда он отогнал стадо в сторону, вернулся и опять же по колокольчику безошибочно нашел овцу.

— Будь у меня деньги, — говорил он, — я бы каждой овце купил бы по звоночку. И барашкам тоже. Да теперь нет таких колокольчиков! — И он рассказал Павлу о старых мастерах колокольцев и бубенцов и как лет шестьдесят назад каждое стадо имело свою особую музыку, и сами овцы уже знали ее и не путали, и даже, если, бывало, соберешь вместе два стада, музыка их тут же разделит. Старик разволновался, увлекся воспоминаниями, взгляд его где-то блуждал, лицо светилось, озаренное детской радостью и умилением. Он ахал и все повторял, что в мире ничего путного не дождешься, раз исчезли хорошие колокольцы и бубенцы.

Павел с удивлением слушал его, поражаясь тому, что старик придает бубенцам мировое значение.

Так они и жили вдвоем. Днем каждый занимался своим делом, а вечером они встречались в тени векового дуба, вместе ужинали и рассказывали друг другу разные разности. Первое время говорил только дед Йордо. Он рассказал Павлу всю свою жизнь. Как он, еще мальчишкой, стал ходить за овцами, как остался сиротой, не имевшим ничего, кроме отцовского стада. Как целыми годами не спускался он к себе в село, угоняя стадо все дальше и дальше, и так оторвался от всех, что даже в солдаты призвать его забыли, потому что он и в общинских списках не числился. А потом его женили. Жена у него была злая и совсем его выгнала. В село он вернулся только на ее похороны. А так все с овцами. Старик рассказывал об этом времени вяло, без интереса и сожаления. Но как только он заводил речь о своем стаде или о какой-нибудь своей любимице, то сразу же оживлялся и лицо его принимало знакомое выражение.