Дарья Димке - Снегири [litres]

От ужаса я чуть не опрокинула свою кастрюльку с ягодами. «Мелкий, – сказала я, – плохие новости!» Мелкий с удивлением посмотрел на меня. Никаких плохих новостей в ослепительно тихий день, который может быть только тогда, когда мы вдвоем собираем облепиху, а вокруг совсем никого – кроме сосен, прохладно-оранжевых ягод, черно-белых сорок и хрустального света, быть не могло. В тот момент, когда я сказала: «Стихотворение!», Мелкий проделал то, что не удалось мне, – перевернул свою кастрюльку. После этого мы почему-то успокоились, слезли со стремянок и собрали ягоды. Все равно это был особенный день.

Наш год начинался весной, а весна начиналась тогда, когда бабушка доставала специальные ящики, заставляла ими все подоконники в доме и подтыкала шторы. Потом в ящиках появлялись зеленые росточки, они постепенно превращались в джунгли, сквозь которые пробивался изумрудный свет, и комнаты становились похожи на аквариум. Джунгли медленно заселялись: Мелкий размещал там своих солдатиков, а я – фигурки зверей. Каждый год мы придумывали сказки, а ящики с рассадой превращались в тропический лес, озеро или планету Венера. Заканчивалась весна в начале мая, когда мы впервые выезжали с ночевкой на дачу. В мае нашей главной обязанностью было белить яблони (и заодно – все, что попадется под руку, от скамейки до кошки) и жечь весенний костер. Яблони были исключительно нашей сферой ответственности, а с костром нам помогал дедушка, потому что мы стремились сжечь как можно больше совершенно ненужных, с нашей точки зрения, вещей. Летом мы с Мелким отвечали за сбор смородины – черной, красной и белой. Ее листья пахли летним вечером, накопившимся закатным теплом и чаем, который заваривала бабушка, пока мы рассказывали о том, что случилось сегодня, и что, как мы полагаем, непременно случится завтра. Осенью, когда наш год заканчивался, мы собирали облепиху.

У нас были самые большие облепиховые деревья из всех, что я видела, и эти деревья занимали почти половину участка. Ягоды на них были крупными, гораздо крупнее тех, что росли в лесу, поэтому собирать их было легко. Тяжелее, конечно, чем смородину – ее можно было просто снизывать, или бруснику с черникой, которые брали скребком. А тут каждую ягоду нужно было срывать отдельно, но все равно это было гораздо легче, чем собирать лесную.

Дедушка привез наши первые деревья с Алтая. Там жил его брат Карл. У него была пасека, и он всегда присылал нам посылки с медом. Сбор ягод обычно занимал три дня. Мы собирали облепиху, дедушка готовил дом к зиме, Найда грелась на солнце, кошка где-то пропадала, но всегда, чрезвычайно довольная, исхудавшая и хищная, успевала вернуться в тот самый момент, когда я начинала паниковать.

Когда мы, собрав рассыпанные ягоды, снова влезли на стремянки, я спросила:

– Ты помнишь, что вам задали выучить наизусть?

– Да, – сказал смирившийся с возможностью получить «два» уже завтра Мелкий, – «Осень» Бальмонта, но учебника-то все равно нет.

И тут меня осенила гениальная мысль, так что я опять чуть не опрокинула кастрюльку.

– Я знаю его наизусть! Давай так: я читаю первую строчку, а ты повторяешь за мной?

– Давай, – слегка приободрился Мелкий.

И мы начали. Технологию я выработала сразу, и она была проста, как все хорошее. Сначала я читала первую строчку, потом ее повторял Мелкий. В тот момент, когда мы доходили до конца четверостишия, я читала его целиком, и он должен был целиком его повторить.

Оказалось, что чтение стихов непонятным образом ускоряло сбор ягод. Стихи звучали здесь совершенно по-особому. Они не разрушали, а дополняли тишину, стоящую вокруг, пахнущую осенью, свежестью и землей. Тишина состояла из света, яркого и хрупкого, и тепла, робкого и нежного. А еще из звуков падающих листьев, птичьих шагов, ветра, дыхания Мелкого, скрипа деревьев и шума далеких поездов. Стихи были точно такими же звуками, создающими тишину и проявляющими ее и все, что ее составляло. Строчки разлетались далеко, потому что мы сидели вровень с верхушками деревьев. Они были похожи на маленьких птиц, вроде воробьев или трясогузок, произнести значило выпустить и отпустить. А когда Мелкому нужно было самому прочитать стихотворение от начала до конца, строчки вернулись к нему. Он ни разу не ошибся, читая тишине, деревьям, травам, небу, птицам и мне.

Когда дедушка пришел звать нас ужинать, Мелкий читал только что выученное, третье за сегодняшний день, стихотворение, а вся ягода была собрана. Вечером бабушка делала облепиховый морс. Я знала, потому что так было всегда, что на вкус он будет как самый последний день нашего года – прозрачный, сияющий, яркий и нежный. В нем будут солнце, разноцветные листья, сосновые иголки, лед, который тоненькой корочкой покрывает по утрам воду в бочке, паутинки, сентябрьский свет и все стихи, которые читал Мелкий.

Это была единственная игра, в которую бабушка играла с нами. Бабушка придумала ее во время очередной простуды Мелкого. У него только что упала температура, и он, лежа в кровати, играл с бутылкой шампуня. Прозрачная бутылка болгарского шампуня была припасена специально для таких случаев. Мелкий, когда болел и не мог вставать, любил переворачивать эту бутылку и смотреть, как янтарно-желтые пузырьки медленно перемещаются сверху вниз и меняют форму. Я сидела рядом и листала книжку, которую забыл на столе кто-то из взрослых. В книжке не было решительно ничего интересного, поэтому я автоматически перелистывала страницы. Открытка обнаружилась ближе к концу книги. Она была старая, потрепанная, черно-белая, с изображением замка. Я показала находку Мелкому, который внезапно заинтересовался ею.

– Как ты думаешь, кто живет в этом замке? – спросил он.

– Не знаю, – честно ответила я, – но могу подумать.

В это момент с градусником и лекарствами пришла бабушка, и Мелкий переадресовал вопрос ей.

– Быстренько выпей таблетки, и все узнаешь.

Мелкий, смиряясь с неизбежным, тяжело вздохнул и протянул руку за лекарствами. Бабушка села на стул, взяла открытку. Несколько секунд она смотрела на нее с каким-то странным лицом. А потом начала рассказывать.

– Замок был в Городе. Этот город был населен людьми и львами. И люди, и львы были самыми разными. Некоторые были как мы, они жили в домах или в лесах. Некоторые каменные, они жили в замках и соборах. Я в то время была львом, а этот замок принадлежал…

Бабушка рассказала совершенно потрясающую историю. Настолько потрясающую, что Мелкий без возражений выпил кипяченое молоко, которое вообще-то, как все нормальные люди, ненавидел, и потребовал немедленного продолжения. Бабушка сказала, что уже поздно и что продолжение – при соблюдении нами определенных условий – будет завтра.