Дарья Димке - Снегири [litres]

Весной, когда мы белили яблони на даче, я снова спросила бабушку об этом.

– Ты прочитала эту книгу. Ты, думаю, много всего уже прочитала. Ты знаешь, о чем пойдет речь. Что нового ты хочешь от меня услышать? Мою личную историю? Зачем тебе это знать? Знаешь, что это должно было сделать со мной? То, что произошло тогда, должно было заставить меня быть еврейкой. Только еврейкой и больше никем. Остальное становилось недоступным. Я уже не могла быть врачом, девушкой, пианисткой, человеком. Я не могла быть никем. Они хотели заставить меня забыть обо всем, кроме этого, превратить это определение – объективное для них – в единственное возможное для меня. Но это не так. Я могу быть кем угодно. Они завязали петлю, из которой почти невозможно выбраться. Опыт того, кто это пережил, отменял любой другой, отнимал его, даже когда это закончилось. То, что они сделали с нами, превратилось в главное, вытеснив все, что было до, и все, что могло быть после, если оно не было связано с тем, что они нам навязали, – национальностью. Помнишь, мы играли с открытками и фотографиями? Открытками, на которых был мой город, и фотографиями, на которых была моя семья. В тех историях, которые я вам рассказывала и которые вы придумывали обо мне, я могла быть кем угодно: каменным львом, замком, часовщиком, кошкой, рыцарем. Не было никакого объективного, единственного возможного определения, всегда можно было выбрать. Всегда можно было разомкнуть эту петлю, не продолжать жить внутри той, что они завязали для нас. Возможно, это было покушение с негодными средствами: старые карточки против кинохроники, глупые сказочные истории против документальных свидетельств, мое прошлое против того, что мы пережили. Но мне было необходимо именно это – превратить мертвое время в живое, их объективные категории в мои личные, вспомнить о том, что в лесу не только расстреливают, улицы не только западня, а мостовая не только место, где умирают. Слишком многие умерли, но я не умерла, и я не хотела жить по той модели, которую они для нас создали. Вряд ли я говорю понятно и вряд ли то, что нужно.

Бабушка продолжала белить. Ее волосы выбились из-под платка, руки были забрызганы известкой, и когда она поворачивалась к солнцу, ее глаза выглядели прозрачно-зелеными, как вода. Она была похожа одновременно на женщину, животное и дерево. В любую минуту она могла обернуться кем угодно. Мы почти закончили, солнце садилось, вокруг крутилась забрызганная известкой Найда, дедушка с Мелким жгли прошлогоднюю траву, было начало мая. Бабушка, окинув взглядом меня, Найду и побеленные яблони, улыбнулась. Я пошла мыть кисточки, а она – готовить ужин.

Жизнь была устроена так, что приключения окружали нас повсюду. Но были периоды, когда приключения активизировались. Мы с Мелким такие периоды с нетерпением предвкушали, а бабушка с дедушкой их опасались. Что касается мамы с папой, они просто не умели эти периоды отличать. Возможно, потому что они всегда совпадали с тем временем, которые мы проводили с ними.

Обычной жизнью мы жили с бабушкой и дедушкой. Наша обычная жизнь состояла из утренних подъемов и вечерних прогулок, садика и школы, уроков и вечернего чтения, обедов и споров по самым разным поводам, болезней и разговоров. Конечно, мама и папа тоже были частью всех этих дел. Но у них была отдельная взрослая жизнь, которая занимала очень много времени. Они появлялись вечером, иногда очень поздним, когда мы уже ложились спать. Они гуляли с нами, но не каждый день. Они проводили с нами выходные, но часто были в командировках или им нужно было делать свои взрослые дела (взрослые дела мама в основном делала за письменной машинкой в общей комнате, а папа – за кухонным столом с чертежным набором и большими толстыми тетрадями). Мы очень любили друг друга, но, как и всякие влюбленные, знали друг о друге совсем не все. Все про нас знали бабушка с дедушкой. Конечно, их мы любили тоже, но никогда об этом не только не разговаривали, но даже и не думали. Таков был порядок жизни, и частью этого порядка были его нарушения.

В этом году нарушение должно было достигнуть невиданной силы. Отпуску мамы и папы наконец-то совпал, и они собирались поехать на Байкал и взять нас с собой. Это событие планировалось и предвкушалось много месяцев. Мы с Мелким планировали его, как и другие важные дела, под столом. Для этого на стол нужно было набросить самый большой плед, края которого спускались до пола. Так стол превращался в корабль, мы залезали в него, немного плавали. В зависимости от настроения мы либо терпели кораблекрушение, либо открывали новый остров, либо отражали атаки пиратов, а потом приступали к планированию.

К маю мы успели распланировать многое, но далеко не все. Мы обсудили, как мы будем жить в палатке, что сделаем в первую очередь, когда приедем, как будем готовить на костре еду и какие земли откроем. Мы еще никогда не видели ни одного озера, только речку на даче, и поэтому долго обсуждали, каким оно будет. Увидим мы ли шторм, чем оно будет пахнуть, какого цвета будут камешки на берегу и как оно будет шуметь по ночам? Мы могли часами говорить об этом. Мы считали дни до отъезда, время шло, волнение нарастало.

Впрочем, наше волнение не шло ни в какое сравнение с тем, что охватило бабушку с дедушкой. Чем ближе был день нашего отъезда, тем больше вопросов они задавали папе с мамой. Вопросы, с нашей точки зрения, были совершенно несущественными: что мы будем есть, как поступят родители, если мы заболеем, представляют ли они, с какой стремительностью мы можем исчезать даже в пределах трехкомнатной квартиры, не говоря уже о дворе или даче? Пока мы планировали нашу поездку к озеру, они вели бесконечные разговоры на эти темы. Но, в конце концов, день отъезда настал.

Мы проснулись раньше всех и начали собираться. К тому времени, как проснулись бабушка с дедушкой, мы многое успели сделать. Когда встали мама с папой, комнату было невозможно узнать. Повсюду громоздились груды самых разнообразных вещей: от книг и игрушек до шахматной доски и каких-то палок. Мама с папой спросили, зачем мы разбросали все эти вещи. Мы с Мелким недоуменно на них посмотрели. Вместо Мелкого ответил дедушка. Убирая молоток, он пояснил: «Они ничего не разбросали, они всегда так собираются. Нина, – позвал он бабушку, – мы проспали, они уже начали». И хмуро посмотрев на родителей, добавил: «Присоединяйтесь, нам предстоит долгая и интересная дискуссия». Пришла бабушка, и мы продолжили.

Обычно мы собирались так: сначала мы с Мелким приносили все, что нам казалось полезным, важным и необходимым, и складывали на полу, потом бабушка с дедушкой перебирали эту груду и выносили вердикт, что нам нужно, что нет и на какие уступки они готовы пойти. На этот раз к процессу подключились мама и папа. Это оказалось еще веселее, чем обычно, потому что у всех были разные мнения насчет того, стоит ли брать, к примеру, шахматную доску и трехтомник братьев Гримм или можно ограничиться шашками и «Винни-Пухом». Через два часа мы закончили. От радости Мелкий решил спеть. К этому никто готов не был.