Остин Сигмунд-Брока - Сказать по правде

Он не считает меня достойной. Все, что я делала, чтобы ему угодить, – курсы в школе, оценки, часы, потраченные на самообразование, – всего этого недостаточно.

Это не должно иметь такого значения. Я убеждала себя, что больше не буду пытаться соответствовать чужим ожиданиям. Когда я поцеловала Брендана и отказала Эндрю, то приняла решение делать то, что сама хочу. Я ненавижу экономику – зачем расстраиваться, что избежала целого лета бухгалтерских отчетов и рыночных прогнозов?

Но в глубине души я знаю, в чем дело. В том, что это мой отец. Если и есть человек, который должен меня одобрять, так это он. Я понимаю, что у нас ненормальные отношения. Годы без встреч, без звонков в день рождения, переписка через ассистентку – это я приняла. Но теперь?.. Я знаю, что он использовал связи ради детей своих коллег. Все, что от него требовалось, – один имейл, и я бы получила стажировку. И провела бы целых два летних месяца с ним рядом, в офисе.

Но я этого не достойна. И если недостойна сейчас, то – как я теперь понимаю – не буду никогда. Я жаждала его признания, боролась за него. Это заставляло меня не сдаваться, помогало выдержать сложные уроки и еще более сложные разговоры с мамой. Но уважение и значимость в его глазах, на которые я надеялась, – этого у меня никогда не будет.

Я нащупываю телефон. Пальцы набирают номер, который я знаю наизусть, раньше, чем я придумываю, что сказать. Я слушаю гудки, понимая, что с учетом разницы во времени он, вероятно, сейчас ужинает. Мне все равно.

– Номер Дэниэла Брайта, – после третьего гудка отвечает Челси.

– Переключите меня на отца. – На последнем слове мой голос вздрагивает.

– Кэмерон? – спрашивает она, как будто не знает, кто именно звонит. – Боюсь, мистер Брайт сейчас с…

– Мне плевать! – ору я. У меня горят глаза, но я зажмуриваюсь, сдерживая слезы. – Я буду звонить, пока вы меня не переключите.

На мгновение она замолкает. Уверена, Челси привыкла к крикам и оскорблениям от Дэниэла Брайта, но от меня она ни разу не получала даже пассивно-агрессивного имейла.

– Мне очень жаль, Кэмерон. Не могли бы мы…

– Послушай меня, – снова перебиваю я. На мгновение мне ее жаль: она ни в чем не виновата. Но я обращаюсь к той гнилой и мерзкой стороне себя, которую считала исчезнувшей. – Я не позволю какой-то ассистенточке мешать мне поговорить с собственным отцом. – Я шумно выдыхаю в трубку; мои легкие стянуты напряжением, которое может рассеять только пробежка.

– Одну минуту, – тихо говорит Челси. В телефоне раздается писк, а потом новые гудки.

– Кэмерон, это совершенно неподобающее поведение, – говорит в трубку отец тем отрывистым тоном, которым отшивал меня всегда.

– Как ты мог не принять меня в собственную компанию? – Слова сами вырываются у меня изо рта. – Это стажировка . Я что, недостойна сортировать твою почту и приносить кофе? Быть в твоей жизни ?

Тишину заполняет звон бокалов, разговоры и приглушенная музыка.

– У нас строгие критерии для всех позиций, включая стажировки, – ровным тоном говорит он. – Конкуренция очень высокая.

– Я твоя дочь . – Слова звучат жалко, и мне противно. Отчаяние и уязвимость в предложении, которое должно быть не более чем констатацией факта.

Ему от этого тоже, кажется, противно. Голос звучит еще жестче; каждый слог бьет в динамик.

– То, что ты моя дочь, не делает тебя квалифицированным кандидатом. Честно говоря, этот звонок только подтверждает, что мы приняли верное решение.

Мы . Не они . Одна слезинка соскальзывает у меня по щеке. Я яростно стираю ее.

– Очевидно, – продолжает он, – что ты не обладаешь необходимым профессионализмом. Я знал, что ты избалована, но разочарован таким уровнем незрелости, Кэмерон.

– Конечно, я должна вести себя профессионально каждый раз, когда с тобой разговариваю, да? – выпаливаю я и поднимаюсь, отворачиваясь от зеркала, чтобы спрятаться от красных глаз. – Потому что все, что я делаю, каждый разговор…

– Именно так сделала бы твоя мать. – Его слова словно пощечина, и я, шатаясь, падаю на кровать. Он делает паузу, как будто знает, какой сильный удар нанес. Как будто… наслаждается этим. – Звонишь мне, чтобы я решил твои проблемы, потому что сама не могла потрудиться как следует? – Его острый голос становится низким, шелковым и пренебрежительным. – Я предоставил тебе больше возможностей, чем ты заслуживала. Исключительно твоя вина, что ты не способна ими воспользоваться.

Звуки бара, или ресторана, или где он там, становятся громче, и я догадываюсь, что он возвращается к тем, с кем встречался, когда я позвонила.

– Мне плевать на возможности , – выпаливаю я; каждый нерв в моем теле горит огнем. – Мне просто нужен папа.

Я вешаю трубку первой. До него две тысячи миль, но этого недостаточно. Я забрасываю телефон в угол комнаты и с удовольствием слышу тяжелый стук, с которым он падает на ковер.

Что-то капает мне на грудь, и, взглянув вниз, я вижу, как слезы пропитывают серебряную ткань платья. Лицо мокрое, макияж потек. Липкие комки туши виснут на ресницах, щиплют и жгут глаза. Дыхание вырывается болезненными всхлипами, словно я задыхаюсь. Я так давно этого не делала, что забыла эти ощущения.

Я не тянусь за кроссовками. Не останавливаю себя. Впервые за много лет я плачу.

Я сказала Брендану, что мне нужно еще сорок минут на подготовку. К тому времени как пришло сообщение, что он ждет у дома, я выплакалась до икоты, приложила лед к припухшим глазам и переделала макияж. Надев туфли, я выхожу на улицу, пытаясь вернуть предвкушение хорошего вечера, которое испытывала час назад.

Но не получается. Я устала, словно много лет бежала в гору и ноги слишком отяжелели, чтобы сделать еще хоть один шаг.

Перед домом припаркована машина Пейдж, но за рулем сидит Брендан. Заметив меня, он выходит.

– Вау, – говорит он тихо и благоговейно. – Ты прекрасна.

Я отвожу взгляд от его лица и оцениваю его одежду. Брюки со стрелками, голубая рубашка и идеально завязанный темно-синий галстук. Его волосы зачесаны назад и чем-то уложены. Такой красоты, как сегодня, я раньше в нем не замечала – он подтянутый и взрослый.

– Ты тоже отлично выглядишь, – говорю я, скрывая напряженную хрипотцу в голосе.

Он обходит машину и открывает для меня дверцу со стороны пассажирского сиденья. Я проскальзываю внутрь и немедленно замечаю, что обычный хлам – учебники, диски и обертки от еды – убран с сидений. Вся машина идеально чистая и даже пахнет мылом. Наверное, он чистил ее много часов. Это такой внимательный жест, такой очаровательный, что сердце сжимается в груди.

Брендан отъезжает от тротуара и выруливает на магистраль 10.