Андраш Беркеши - Друзья

Ирен инстинктивно закрывала руками лицо и грудь. Боли она уже не ощущала — унижение и смертельная обида заглушили все остальные чувства. Она слышала голос Ауэрбаха, но не разбирала слов и была уже на грани обморока. Сквозь туман, застилающий глаза, она увидела, как в комнату ворвались Зоннтаг и тетя Ирма.

— Ты что, сдурел? — заорал Зоннтаг. — Скотина! — Он обхватил своими ручищами разъяренного Ауэрбаха, оттащил его от Ирен. Только сейчас выяснилось, сколько еще сил у этого старого человека. Железной хваткой держал он Ауэрбаха, который был намного моложе его. — Совсем ополоумел? Бить женщину, которой ты стольким обязан?

— Ну, подождите у меня! — хрипел Ауэрбах, пытаясь вырваться из могучих объятий старика. — С вами я тоже рассчитаюсь!

Зоннтаг бросил его в кресло возле стола.

— Ты никак угрожаешь мне? — спросил он, краем глаза глянув на Ирен, которая плакала, упав на кушетку. Ирма сидела рядом и утешала ее. — Со мной, сынок, ты ничего сделать не сможешь. Я тебя не боюсь. — Он выпил вина, вытер губы. — Ты хотел узнать правду. Теперь ты ее знаешь. Надеюсь, доволен? Да, Ирен жульничала. А я ей помогал. Твоей жене. И не один год. А теперь мы лжем и все отрицаем. И ты будешь лгать.

— Даже не собираюсь. Меня не втягивайте в ваши грязные делишки. — Он сорвался на крик: — К вашему сведению, я ничего не знал!

Лицо Ирмы исказила гримаса негодования.

— Как тебе не стыдно? Это ты-то ничего не знал? Ври, ври, да не завирайся. Жил, как принц, ни в чем себе не отказывал. И после этого посмел поднять руку на свою жену? Да кто ты есть без нее? Ничтожество! Деревенщина!

Ирен внезапно вскочила и выбежала из дома.

Ауэрбах поднялся, крикнул ей вслед:

— Ирен! Ты куда? Ирен?

— Теперь можешь кричать, сколько влезет, — обронил Зоннтаг. — Скотина! Набил бы я тебе морду, да руки пачкать не хочется.

Ирма смерила взглядом Ауэрбаха:

— Идиот. Заварил кашу, вот теперь и расхлебывай.

Дни шли за днями, и ничего покамест не происходило. Наконец, что-то произошло, потому что на фабрике неожиданно появился Ференц Давид. Это было в начале девятого. Когда он вошел в приемную, Юлия очень удивилась, но не подала виду и продолжала заниматься своими привычными делами.

— Маклари уже здесь? — спросил Ференц Давид.

— Да. Доложить о вас?

— Не стоит. Скажите, Юлия, какая сейчас атмосфера на фабрике?

— Я думаю, товарищу Давиду это известно лучше, чем мне, — вызывающе ответила секретарша.

— Но мне интересно ваше мнение.

— По-моему, атмосфера — хуже некуда. Люди взвинчены до предела. Ведь ваша газета, начиная с января, дает такие информации о фабрике, что все поверили, будто им причитаются премии.

Ференц Давид закурил и тут же спохватился:

— Извините! До чего я невнимательный! Прошу. — Он протянул девушке пачку. — «ЛМ». Хорошие сигареты.

— Спасибо. — Юлия взяла сигарету.

Некоторое время они курили молча. Первым молчание нарушил Ференц Давид:

— Скажите, Юлия, а кого хотят линчевать? Залу?

— И его тоже. Но большинство настроено против Ирен Ауэрбах. Считают, что из-за нее лишились премии.

— Но, насколько я знаю, сам факт мошенничества еще не установлен. Пока это голословное утверждение. По мнению Борбаша, ничего подобного на фабрике не было и быть не могло. — Ференц Давид стряхнул с сигареты пепел. — А за изнасилование девушки Залу не осуждают?

— Я не проводила опрос общественного мнения, — ответила Юлия. — Но знаю, что мнения разделились. Среди женщин многие считают, что можно изнасиловать девушку только в том случае, если она сама захочет или по крайней мере позволит. Что думают мужчины, я не знаю. — Она улыбнулась главному редактору. — А мое мнение вас не интересует?

— Ну почему же? Весьма любопытно.

— По-моему, это выдумал большой идиот.

— Вы считаете это выдумкой?

— Конечно.

— Ошибаетесь, Юлия. Я сам разговаривал с девушкой, она все подтвердила.

— Возможно. Но я все равно не верю. Миклош не такой человек.

— Ну, хорошо. Оставим этот разговор.

Ференц Давид зашел в кабинет. Имре в это время вместе с Маклари просматривал бумаги, связанные с делом Залы, и при появлении брата не выразил особого энтузиазма. Он уже знал, что тот прислан из обкома с инспекторской проверкой.

— А Виктория Фусек не приедет? — спросил он, пожимая руку брату.

— Она выехала рано утром. Наверное, заскочила к матери. — Ференц взглянул на часы. — Времени у нас достаточно. Еще только половина девятого. — Он перевел взгляд на Маклари. — Скольких свидетелей вы опросили?

Маклари полистал свои записи.

— Да, собственно говоря, всех, кого только можно было. Но Имре сегодня позвонил Каплару и попросил еще несколько дней отсрочки.

Ференц Давид сел.

— Вот вы тянете время, — сказал он, — а атмосфера, между прочим, сгущается. Людям надоело ждать. Чего вы добиваетесь?

Имре прислонился к столу, скрестил на груди руки.

— Нам еще надо найти решение, Фери, — ответил он. — Я не могу допустить публичной расправы над Миклошем. Меня это возмущает.

— Вот как? А его безобразия тебя не возмущают?

Имре уставился в потолок. Он думал о Еве. Сейчас она, наверно, уже подъезжает к Пешту. Дорога там хорошая, можно выжать приличную скорость… Он так крепко спал, что даже не проснулся, когда Ева ушла. Это и немудрено, ведь накануне вечером он принял сильное снотворное, да к тому же в последнее время очень мало спал. Устал, издергался за эти дни… На столе он обнаружил письменный ультиматум в сначала даже глазам своим не поверил. Черт подери, наделала долгов на восемьдесят или сколько там тысяч форинтов, а теперь еще и ультиматум ему предъявляет! Ева писала:

«Имре, я тебя люблю по-прежнему и хотела бы провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Но не любой ценой. У меня тоже есть свои принципы. Я человек независимый и вполне могу прожить на свою зарплату. Наша судьба в твоих руках, радость моя. Выбирай: или Зала или я. Дружба или любовь. Я понимаю, что это звучит чертовски выспренно. Но такова суть дела. Возможно, с Залой ты мог бы ужиться лучше, чем со мной, но он никоим образом не сможет родить тебе ребенка, а я через шесть месяцев, если все будет нормально, подарю тебе нового Давида. Но его ты увидишь только в том случае, если выберешь меня, вернее, семью. Я буду пока у родителей. Да, вот еще что. Насчет денег не волнуйся. Вечером я отдала тете Ирме сорок тысяч. Остальные она получит в течение недели. Я поручила Тибору Шафранко продать кое-что из шмоток и расплатиться с ней. Тебя я решила в это дело не втягивать. Так что никакое бремя больше не давит на твои плечи, и теперь ты можешь принять такое решение, какое тебе подсказывает твоя совесть. Любящая тебя Ева».

У Имре потемнело в глазах. Ева беременна. На третьем месяце. Боже праведный!