Глеб Черкасов - Как мы не стали бандой

В 1996 году Яна, успев поработать няней, официанткой, секретаршей, пристроилась в продюсерскую компанию, привозившую звезд советской или российской, как кому нравилось, эстрады в Израиль. Бизнесом владел человек, уехавший из СССР в 1977 году, и Янины знания про артистов, сделавших себе имя в более поздние времена, оказались кстати. Платили нерегулярно, но зато появился огромный опыт и связи. Потом Яна вышла замуж и уехала в Штаты.

— Так ты замужем? — переспросил Стас.

— Уже второй раз развелась, — хмыкнула Яна, — сынок растет. Давай лет через пять с твоей старшей познакомим?

Первый муж не только стал отцом Ариэля, но и главным акционером Яниной компании, которая возила русских артистов и юмористов теперь уже по североамериканским эмигрантам. Развод оказался не помехой бизнесу. Второй, более скоротечный, брак развалился совсем недавно, Яна обошлась без подробностей.

Родители Яны наслаждались пенсионерской жизнью в Петтах-Тикве. Каждые каникулы им выпадало превеликое счастье в виде Ариэля: «Килограмм пять минимум прибавляет каждый раз, потом в бассейн его гоняю, а он оладушек просит».

Стас доложился о себе.

Отец ушел в середине 2005 года, так и не съездив по местам боевой славы. Весть застала Стаса в Москве: попрощаться не успел, но похороны организовал так, как хотелось бы Линьковичу-старшему: без помпы, но красиво. Неожиданно проявили себя военные — прислали оркестр и генерала, который начинал службу, когда отец Стаса ее заканчивал. Рассказать ему было нечего, но пафосу добавил. Были сотрудники завода, на котором работал отец. Кого-то из них Стас даже помнил. На огромном джипе с не менее огромным букетом приехал странный человек, постоял у могилы и, ничего никому не сказав, отбыл.

По всем законам жанра Стасу и Яне предстояло завершить вечер воспоминаний в постели. Обошлось без банальностей. Зато началась «мыльная» переписка, и Стас теперь начинал день не с котировок, а с проверки — не пришло ли новое письмо. Он избегал писать о делах, да и старая подруга тоже, в общем, не погружала его в тонкости концертного бизнеса. Хватало других тем.

«…Стас, привет. Я все-таки хочу, чтобы ты прочел “Код да Винчи”, это поможет тебе пошире взглянуть на то, чем мы все занимаемся. А то всё бабки да тусы, тусы да бабы. Я тут смотрела репортаж по CNN, у вас там весело в Москве. Но только не зови, все еще не хочу, не соскучилась».

«…Салют, у нас весело, но все равно на выходные куча народу сваливает в Европу, ну или Лондон, наверное, чтобы место в кабаках и клеркам досталось, а книжку прочту, но только если ты обещаешь прочесть Пелевина свежего».

«…Отвозила Ариэля к бабушке с дедушкой, передала от тебя привет. Они не сразу вспомнили и даже, кажется, путали с Антошкой (кстати, где он и чего), но потом по родителям опознали. Тоже передавали привет, мама так и спросила: “Как улыбается ему жизнь?” Я чего-то пошутила про 64 зуба».

«…А я тут случайно попал на похороны. Заехал в родительскую квартиру и на автомате включил автоответчик. Какая-то Люда взволнованно доложилась, что умер Никита. Я не сразу вспомнил, кто это, но потом доперло. Одноклассник. У нас с ним как в начальной школе не оказалось тем для разговора, так потом и не нашлось. Он первый раз меня удивил, когда сразу после школы свалил в Германию, сыскались какие-то немецкие корни. Раньше тебя умотал…»

«…Люду я помню, мы ее встретили на концерте “Аквариума” последней осенью. Она в тебя влюблена была, впрочем, по-моему, все девки в тебя влюблялись, на меня, презренную жидовку, смотрели с ненавистью, какого парня увела… Ну и как там на похоронах?»

— …Ты стал очень похож на отца, Станислав, — классная и учительница химии разговаривала с Линьковичем и строго, и застенчиво, — он был такой же на твоем выпускном, уверенный, чуть даже высокомерный, смотрит на человека, но при этом немного сквозь.

Стас прикинул, чем бы заменить «заткнись, старая дура». Не придумал.

Учительница продолжала.

— Он… мы все даже были немного влюблены в него, всегда ждали, что он, а не твоя мать придет на родительское собрание, но он не баловал нас.

Смеяться не хотелось. Старая грымза и в молодости была не слишком хороша, а одевалась чудовищно всегда. Однажды Иван Георгиевич подвез сына к школе и с некоторым изумлением уставился на то ли котелок, то ли шляпу Дон Кихота, которую напялила на себя училка. Линькович представил, как она кокетничала с отцом, а тот все понимал и чувствовал себя неудобно.

Стас приехал на похороны неожиданно для себя. Сам себе объяснил это нелепостью случившегося с Никитой — аллергический шок прямо на операционном столе. Так об этом рассказала Люда. Откуда-то Стас знал, что в начале нулевых Никита вернулся в Россию, «потому что в Германии не покатило». Линькович предполагал, что в России у него не покатило тоже. Таким людям никогда и нигде не катило. Не должно просто, вот и не катит.

На похоронах выяснилось, что все было не так уж и грустно. Никита пристроился в какую-то муниципальную контору, проявил себя с лучшей стороны и к моменту злосчастной операции уже трудился на неплохой должности в префектуре. «Не уезжал бы, возможно, карьера уже не позволила бы в районной больнице под нож ложиться», — подумал Линькович. Как знать, что бы стало с Никитой, если бы самые тугие годы он не просидел в тихой Германии. К тому же, рассудил Стас, и у него самого карьера пошла вверх только в нулевые, да и то не сразу.

Выделяться не хотелось. Он специально оделся поскромней и взял машину у одного из подчиненных, правда, посадив в нее своего водителя (тот был крайне недоволен однодневной ссылкой в колымагу). Он постарался как можно более незаметно засунуть в конверт, предназначенный семье умершего, пачечку пятитысячных (не подумав, что все и так догадаются, откуда столько денег). Он прикуривал от зажигалки, которую купил в переходе (а вот запонки оставил свои обычные).

Поминки проходили в кафе, в десяти минутах езды от МКАД. Сев за стол, Линькович полюбовался на витки из ветчины, он их не ел лет шесть, а ведь когда-то без них рюмку водки не представлял.

Да и вообще весь стол был напоминанием из юности: сытненько и скромненько. Пользуясь случаем, Стас вдоволь наложил себе винегрета, его по старой памяти он отличал от прочих салатов.

Выпили за Никиту, молча и не чокаясь. Потом вторую, за мать, она как раз прилетела из Германии. Потом за детей — оказывается, одноклассник оставил одну семью в Германии, а вторую слепил уже здесь, трое детей от двух браков сидели рядом, жены о чем-то тихо переговаривались между собой.

— Старшая дочка, стервозина, не пришла, — шепнула Стасу Люда.

— Какая старшая?

— Вторую жену он с дочкой взял, уже почти взрослой, заботился как о родной, от папы биологического только деньги, хоть на этом спасибо, а Никита все для нее, ай нет, вот она Даша.