Дитер Нолль - Киппенберг

Все замолкают, когда она начинает говорить: «Да, в женской природе до сегодняшнего дня любят находить нечто мистическое». Только муж видит, что ее насмешливая улыбка на самом деле грустна. «Нам, женщинам, от такого благоговения мало проку, — продолжает она, — а там, где оно есть, уже две тысячи лет оно служит только для прикрытия голого насилия». Улыбка исчезла с ее лица. «Нами торговали, делали из нас проституток, сжигали как ведьм, как святых заживо хоронили в монастырях. Даже воспевая женщину как непорочную деву, вы покрываете нас стыдом и позором, потому что… — тут она неожиданно смягчает серьезность своих слов улыбкой, — потому что постамент, с которого нельзя сойти, без того чтобы не вызвать даже у некоторых здесь присутствующих презрения и насмешек, это и есть, наверно, самое большое унижение».

Иоахим К., повернувшись к жене, пытается поймать ее взгляд, но безуспешно. Мужчины чувствуют себя задетыми. Покашливание, недоуменные взгляды, затем быстрый переход от минора к мажору. Специалист по женским болезням, частная клиника в Ганновере, человек светский, с благородной сединой, снова переводит разговор в научный план. Он в этом предмете разбирается прекрасно. Просто дело в том, говорит он в шутливом тоне, что в женщине сильно развит инстинкт подчинения, а в мужчине противоположный — подавления. Вообще инстинкты у женщин сильно подвержены приходящим извне импульсам, что делает их похожими на животных.

Молчание.

Одни слегка растеряны, другие находят его слова забавными. Но Иоахим К. уже не в силах сдерживаться. Он стерпел, удалился бы молча, но взгляд его жены, бывает, становится грустным, а в улыбке проскальзывает что-то горькое, вот как сейчас. Этого он не может вынести и с небрежностью, которая только подчеркивает оскорбительный характер его слов, говорит: «Действительно, очень забавно! В шарлатанстве всегда есть много развлекательного!» И уже прямо обращаясь к седовласому болтуну: «Очень мило, коллега, что вы на собственном примере продемонстрировали нам, какая получается белиберда, когда человек несведущий оперирует случайно где-то подхваченными фразами».

Конечно, друзей себе таким путем не приобретешь, но тогда это мало заботило Иоахима К. Золотое было время, все хотелось перевернуть, казалось, звезды с неба можешь достать, немедленно осуществить самые смелые планы… К Иоахиму К. относятся с достаточным уважением, конечно, они проглотили его слова, даже с ним согласились после смущенного молчания, но что ему их одобрение — только взгляд жены, ее чуть заметная благодарная улыбка важны для него.

Он не подозревает, что в соседней комнате одиноко сидит угловатое юное существо и с восхищением смотрит на него большими глазами. И, уж конечно, не догадывается, что в этот праздничный день он в буквальном смысле перевернул жизнь юной девушки.

Когда Киппенберг четыре года спустя на обледенелой горной дороге узнает об этом и вспоминает весь тот день, ему становится ясно, откуда у этой девочки, что сидит рядом в машине, взялись силы жить в конфронтации с нравственными принципами немецкого среднего класса: перед ее глазами был образ человека, каким он был когда-то, но давно уже перестал быть. Да, ему необходимо снова сделаться прежним Киппенбергом, чтобы не разрушить образ, созданный ею однажды. И он вдруг осознает, что для этого ему нужно, как ни удивительно, вернуться к своему прежнему «я», если он все-таки хочет достать парочку звезд с неба, осуществить свои смелые планы, свершить хотя бы одно дело.

Поэтому сказать ему теперь нечего, и они едут молча по горной ночной дороге. Но что-то изменилось в отношениях Киппенберга и Евы, он поймет это, когда будет прощаться с ней вечером перед домом доктора Папста и дольше обычного задержит ее руку в своей, сожмет ее крепче.

Доктор Папст станет бурно выражать свое разочарование столь быстрым отъездом Киппенберга, но отнесется, конечно, с пониманием: естественно после такой трудной поездки. Еву оставит ночевать у себя, в комнате дочери, которая задержалась на выходные в Веймаре, чтобы навестить в больнице мать, жену доктора Папста. Пациентка, ну что я вам говорил, уже поправляется.

— Но, дорогой коллега Киппенберг, я был сегодня днем в Эрфурте и снова еду туда в понедельник или вторник, мы не можем отнестись к этому делу формально!

А что касается завтрашнего дня, то Евой займется студентка, которая проходит здесь практику, а Киппенбергу будет предоставлена возможность подробно обсудить все вопросы с руководством предприятия.

Киппенберг вежливо, но решительно отклоняет повторное приглашение остаться хотя бы поужинать.

— Мы и вдвоем прекрасно проведем время, — говорит доктор Папст и с подчеркнутой сердечностью кладет руку на плечо Евы.

Киппенберг идет к машине, по дороге еще раз оглядывается на освещенное крыльцо, где стоят они оба: Папст в темном своем костюме, галстук на боку, на лацкане огромный партийный значок, и Ева, небрежно прислонившаяся к дверному косяку.

В субботу утром я увидел, что доктор Папст, несомненно, придает серьезное значение моему визиту. На одиннадцать часов было назначено совещание всех начальников отделов. До этого он показал мне свою фабрику. Я видел ее впервые, и она уже не была похожа на травоварню, как мы в институте шутливо ее называли. Современные корпуса высились рядом со старыми фахверковыми домами, где в картонные коробки упаковывали лекарственные травы — мяту, листья толокнянки — и разливали наперстянку по пятьдесят граммов в коричневые стеклянные бутылочки. Строительная площадка, которая занимала обширную площадь от вершины холма до самой реки, давала представление о том, каким будет маленькое предприятие после окончательной реконструкции. Несмотря на выходной день и мороз, строители работали. Мы стояли посередине холма.

— Когда видишь все это, — сказал я, — невольно вспоминаешь стройки первых лет.

Лицо Папста, испещренное ранними морщинами, омолодила улыбка:

— Это зависит от точки зрения, — возразил он, — только от точки зрения! Мы, заказчики, после долгого согласования планов видим одни лишь колонки цифр. Вон тот экскаватор для нас не просто машина, а проблема сроков, из-за громадных затрат, понимаете? С моей точки зрения, в этом строительстве, к счастью, нет и тени неразберихи трудных первых лет. — Холодный ветер пронизывал насквозь, и он глубже надвинул на лоб меховую шапку. — Интересная девушка, эта ваша знакомая, — сказал он вдруг без всякой связи. — Мы вчера засиделись далеко за полночь, спорили, нет, просто беседовали. Конечно, за один вечер не узнаешь человека, но должен отметить…

Мы посторонились, пропуская бульдозер, который протарахтел мимо; водитель приветственно кивнул Папсту.