Дитер Нолль - Киппенберг

Тут Ланквиц улыбнулся своей всепонимающей, всепрощающей улыбкой, как бы еще раз предлагая вернуться к мирному сосуществованию. Сейчас эта улыбка должна была привести Боскова в бешенство. Но усилием воли он сдержался, только тон стал чуть резче.

— Дело в том, господин профессор, что мы сейчас на собственном опыте убедились, чего стоят ваши устные заверения. Вижу, вы собираетесь и на этот раз решить дело тихо, по-домашнему. Ничего не выйдет. Будьте добры, назовите нам причины, побудившие вас изменить прежнее решение, и я бы просил, господин профессор, сформулировать их четко и ясно, чтобы в дальнейшем разговор был конкретным, а не переливанием из пустого в порожнее.

У Кортнера было такое лицо, словно происходящее его совершенно не интересовало, когда Босков закончил, он со скучающим видом принялся разглядывать стеллаж о реактивами.

Ланквиц, опершись теперь руками о стол, заговорил спокойно. Только по некоторой витиеватости его речи можно было догадаться, какого напряжения стоило ему это внешнее спокойствие.

— Коллега Босков, я ни в коей мере не обязан излагать вам мотивы, которыми руководствуюсь в своих решениях! Однако, имея в виду взаимопонимание, существующее в нашем институте между научным руководством и партийной организацией, я тем не менее готов это сделать.

— Мы вам очень благодарны, господин профессор! — в устах фрау Дитрих это прозвучало как насмешка. — В нашем институте, — продолжала она с необычным для нее металлом в голосе, — ничто другое не расцветает таким пышным цветом, как взаимопонимание между партией и руководством, и если только этому мы обязаны тем, что вы наконец сообщите нам мотивы теперешних ваших поступков, знать которые имеет право каждый, кто здесь день и ночь работает, делая нужное дело, то я считаю ваше поведение просто произволом. А родилось оно либо от отчаяния, либо тут замешан господин Кортнер.

Кортнер вздрогнул, хотел было что-то возразить, но фрау Дитрих не дала ему рта раскрыть.

— Изучайте себе спокойно этикетки, каждый должен расширять свой кругозор! — заметила она с сарказмом.

— Я просил бы вас не отвлекаться от существа дела! — произнес Ланквиц, который пропустил мимо ушей упрек в произволе.

— Да, вернемся к делу, — согласился Босков. — Так вот, что касается нашего министерства, кстати, вам передавали привет, господин профессор. Они действительно были готовы, как это у вас там сказано, рассматривать вопрос о передаче разработки метода Харры. Правильнее будет сказать, что они получили от вас работу Харры и, естественно, ею заинтересовались. Но давайте называть вещи своими именами — никаких возражений и быть не могло, потому что о наших планах почти никто ничего не знал, а кто знал, как, например, товарищи из министерства финансов, те были как раз несказанно рады, что появилась возможность сэкономить миллионы в валюте! Давайте, профессор, начистоту: в какой мере и кто освободил институт от громадной нравственной ответственности за расход валюты? К сожалению, мы не можем дожидаться, когда высшие инстанции решат вопрос, какая организация должна разрабатывать наш метод, потому что в любом случае решение будет принято слишком поздно. Плохо ли, хорошо ли, но это значит, что мы должны в первой инстанции, то есть прямо здесь и сейчас, принять единственно возможное решение!

Ланквиц был в растерянности и бросил взгляд на Кортнера. Кортнеру было явно не по себе. Правда, в присутствии Боскова он никогда себя хорошо не чувствовал. Но сейчас деваться некуда, нужно действовать, что-то отвечать, хоть он и предпочитал вести разговоры один на один.

— С тем, что говорит коллега Босков, нельзя не согласиться. — Голос его с каждым словом звучал все тверже. — Я бы хотел только заметить, что, обсуждая решение господина профессора, конечно, если он вообще намерен его обсуждать, нужно руководствоваться исключительно интересами дела, и ничем другим.

— Естественно, — пожал плечами Босков. — А чем же еще руководствоваться?

И тут Кортнер проявил неожиданную смелость. Если бы, как прежде, я стремился к лавированию и тактическим уловкам, то у него стоило бы кое-чему поучиться: хитрости, например, расчету и еще совершенному бесстыдству.

— Я смотрю на все диалектически, — продолжал он чуть ли не дружеским тоном. — Даже в чисто профессиональных вопросах всегда имеется политическая сторона. А наш коллега Босков — человек, мыслящий исключительно политическими категориями и руководствующийся политическими соображениями, поэтому меня нисколько не удивляет, что естественное желание сделать подарок предстоящему партийному съезду сильно повлияло на его оценку риска, которому мы себя подвергаем.

Молчание.

— Да, каждый оценивает ситуацию по-своему и высказывает свое мнение, — задумчиво произнесла фрау Дитрих. — Господин Кортнер о Боскове, а я о господине Кортнере. И все мы, конечно, руководствуемся политическими мотивами: только каждый на свой лад!

Кортнер после этих слов побледнел еще больше, лицо у него вытянулось, теперь уже он смотрел на Ланквица в поисках поддержки, и тот поспешил ему на помощь.

— Мы все тут политически мыслящие люди, — сказал он, — да иначе и быть не может, коль скоро заботой каждого из нас является общее благо! Итак, общее благо — это первое, второе — статут нашего института как чисто исследовательского учреждения и третье — разного рода соображения технического характера. Вот мотивы, которые определяют мои действия.

— Все это прекрасно! — заметил Босков. — Но сейчас мне нужно, чтобы вы четко и ясно ответили: почему мы должны прекратить работу?

— На то есть достаточно серьезные причины, связанные с моим пониманием задач, стоящих перед институтом, — заявил Ланквиц тоном, который должен был придать его словам некий окончательный смысл.

— Как вы неоднократно подчеркивали, — сказал Босков, — в вашей компетенции только медицинские вопросы, то есть связанные с фармакологией. Поэтому я пригласил коллегу Дитрих, компетентность которой…

— Оставим ненужные споры! — прервал Боскова загнанный в угол Ланквиц. — Я хочу, чтоб вы поняли: речь идет не о том, что какая-то деталь вашего плана кажется мне сомнительной. Мои соображения носят более общий характер. Кстати, ваш самый талантливый сотрудник, чью разработку вы, собственно, и должны были воплотить в жизнь, не стал бы отказываться от этого предприятия, если бы оно не представлялось ему совершенно авантюрным.

— Я еще не говорил с Харрой, — спокойно ответил Босков. — Но если бы у него были принципиальные возражения, он высказал бы их на рабочей группе. Господин профессор, мы с уважением относимся к вашим сомнениям. Но мы всё очень основательно продумали и реально оцениваем трудности, стоящие перед нами. В содружестве с доктором Папстом и его предприятием мы их преодолеем.