Дэвид Солой - Турбулентность

— Да, ну что ж. Он всегда был с иголочки.

— Он и сейчас такой, — сказал Абхиджит. — Очень даже с иголочки. У него безупречный вкус. Это он тоже унаследовал от вас, бабу [13] Господин (хин .). .

— Он умер? — спросил старик.

— Абир? Нет. Нет, он не умер. Я только что играл с ним в гольф на выходных.

— А.

— Я выиграл, — добавил Абхиджит, не в силах сдержаться.

Он почувствовал себя мальчишкой — так он это сказал — и тут же пожалел об этом. В то же время он испытал разочарование, когда старик его как будто не услышал.

Старик наклонился к нему, так что Абхиджит почувствовал его несвежее дыхание, и сказал:

— Эта медсестра. Она меня обкрадывает.

— Пита. Я уверен, это не так. Она очень милая.

— Она меня обкрадывает, — настаивал старик.

— Что она украла?

— Мою французскую ручку.

— «Монблан»?

— Французскую ручку.

— Почему ты решил, что она ее украла?

— Ее нигде нет.

— Лежит где-нибудь.

— Нет.

— Уверен, что да.

— Нет.

— Ты везде смотрел?

— Да.

— Ты уверен?

— Ее нигде нет!

— Пожалуйста, не кипиши из-за этого, питаджи, — сказал Абхиджит. — Ручка отыщется.

И все же он нашел Аниту и спросил ее:

— Ты не видела ручку моего отца? «Монблан». Он говорит, она пропала.

Тон, которым он сказал это, можно было воспринять как обвинение, и она взглянула на него с нескрываемой тревогой, но и с неким вызовом, который мог относиться к чему угодно.

— Нет, — сказала она. — Я ее не видела.

Абхиджит смотрел прямо на нее.

— Ты знаешь эту ручку? — спросил он. — На ней есть надпись. Что-то, связанное с академией Минто.

— Я ее не видела, — сказала она снова.

Он сказал ей, что у него кое-какие дела и он вернется через час.

Остановившись в полутемной прихожей, он проверил, не забыл ли чего. И вышел. Когда он открыл металлическую дверь, прихожую залил солнечный свет, осветив школьные фотографии в рамках на стенах, это множество юных лиц под гербом школы, с грозным, усатым директором в середине первого ряда. Перед домом ждало такси, и Абхиджит сел в него. Они вдвоем с Абиром учились в этой школе на мангровом болоте, построенной в неоклассическом стиле. Как-то раз, когда Абиру было лет десять, классный руководитель отослал его к директору за какую-то провинность. Директором, понятное дело, был родной отец Абира. Если Абир и рассчитывал, что это как-то повлияет на его положение в школе, он вскоре понял, что заблуждался — директор, прочитав записку классного руководителя, обратился к сыну по фамилии, несмотря на то что, кроме них, в кабинете никого не было, и попросил «Баннерджи» выставить руки ладонями вверх. Дальнейшее было вполне предсказуемо. Затем со слезами боли на глазах «Баннерджи» выслушал нотацию о повышении дисциплины и был отпущен. Возможно, их отец потом сожалел, что так повел себя в тот день (хотя, несомненно, его главной заботой как директора школы было не допускать несправедливых поблажек своим сыновьям), поскольку, когда через несколько лет к нему направили Абхиджита, он обошелся с ним не так строго. Директор обратился к нему по имени, признавая Абхиджита своим сыном, и не стал наказывать его физически, а вместо этого вынес ему более мягкое и безличное наказание в виде недельных «санкций» — физической работы по утрам вместе с садовниками.

Абхиджит сидел на заднем сиденье такси, которое со скрипом продиралось через уличную толчею, то и дело сигналя. Всевозможные транспортные средства боролись за свой клочок грязного асфальта, выискивая любую лазейку и продвигаясь рывками. Абхиджит протер бровь влажной бумажной салфеткой с эмблемой «Тайских авиалиний», взятой в самолете. Он сильно потел, и ему это не нравилось — в такси не было кондиционера или водитель не включал его, чтобы сэкономить бензин. Абхиджит сказал ему, что доплатит, если он включит кондиционер, и через несколько секунд по салону пошел слабый ветерок, вместе с запахом плесени. Абхиджит почувствовал, как у него на лбу высыхает пот. Дома он положил в карман одно из писем отца. Теперь он достал его и открыл. Внутри была новая дебетовая карточка, приклеенная к сложенному листу бумаги.

Такси остановилось перед банком HSBC и подождало, пока Абхиджит в своей хирургической маске подошел к банкомату под пластиковым козырьком в красно-белую полоску и снял максимальную дневную сумму. Вернувшись в такси, он засунул пачку денег в бумажник и сказал таксисту, который тоже был в хирургической маске, везти его обратно, в дом отца.

Он задумался, как быть с отцовским «Монбланом». Он не ожидал, что старик заметит пропажу. Теперь он не знал, что с этим делать. Он мог просто тихо вернуть ручку на место. Или позволить отцу думать, что ее украла Анита. Это даст ему какую-то власть над ней, если она попадет под подозрение. Этим можно будет воспользоваться. Он вспомнил, что она была занята со своим смартфоном, когда он обратился к ней в тот день. Она с кем-то переписывалась. Он задумался, с кем — с мужчиной? Ему было известно, что она не замужем. Он еще не решил, как поступить, когда вернулся в дом и вошел через ржавую дверь. Он прошел мимо школьных фотографий и поднялся по лестнице.

Он положил дебетовую карточку назад, в конверт, и собирался убрать его в ящик вместе с другими бумагами, когда услышал что-то позади.

Он задвинул ящик и обернулся.

Это была Анита.

— В чем дело? — сказал он.

Несколько секунд она стояла молча, и он уже собирался спросить ее, что ей нужно, но она сказала:

— Я нашла это.

Она что-то держала в руке — почтовый конверт, открытый.

— Что это? — спросил он.

И снова она ничего не сказала, но в ее молчании теперь ощущалось что-то весомое.

Абхиджит взял у нее конверт с письмом и увидел, что оно из банка HSBC и адресовано его отцу. Он частично вынул письмо из конверта. Это была выписка банковского счета за прошлый месяц. Помимо обычного автоматического платежа в агентство по уходу за недееспособными там было несколько других транзакций. Все одинаковые. Снятие средств через банкоматы, раз или два в неделю, каждое на максимально допустимую дневную сумму.

— Мне нужно уехать на несколько дней, — сказала Анита.

АЭРОПОРТ В КОЧИНЕ УГНЕТАЛ Аниту. Все в нем угнетало ее. Прошло почти десять лет с тех пор, как она перебралась в Дели. Ей тогда было девятнадцать, и что-то побудило ее уехать. Она даже не могла отчетливо сказать в то время, что именно это было — она просто ощутила невыразимую потребность выбраться оттуда, — и теперь, как и всякий раз при возвращении, проходя через аэропорт с низким потолком, она испытывала что-то вроде дрожи, словно это место могло предъявить свои права на нее. Она прилетела в среду, после полудня. Солнце мерцало сквозь облака. Обмахиваясь журналом, который она читала в самолете, Анита встала в очередь к тук-тукам перед терминалом.