Яна Жемойтелите - Смотри: прилетели ласточки [litres]

– Многие молодые творцы, если даже не все, сперва выставляли картины, – фильмов и книжек, это, кстати, тоже касается, – доступные партийным товарищам, – говорил Вадим, уже когда они покинули выставочный зал и шли заснеженной улочкой домой к Михаилу. Он вроде бы жил недалеко, вдобавок жена у него уехала в командировку. Саша-Сократ куда-то исчез, о чем Наденька жалела. Он был ей симпатичен, в отличие от Михаила, который бесконечно ее подкалывал, очевидно, полагая за полную дурочку.

– Ну, Тарковский, например, – продолжал Вадим. – Он сперва снял «Иваново детство», вполне просоветский фильм, без всяких там завихрений. Кто бы ему позволил «Рублева»…

– «Иваново детство» не больно-то радостно встретили, – напомнил Михаил, – разрушенная психика ребенка…

– Да какая там психика? Мальчик-разведчик, желание отомстить, героизм советского народа – тот самый желтый билет, который дает право заниматься профессиональной деятельностью. Я себе такой пока что не заработал.

– А это обязательно? – встряла Наденька и тут же пожалела, что встряла, потому что Михаил посмотрел на нее весьма раздраженно.

– Надо, наверное, Наденька, если хочешь печататься хотя бы в «Северных зорях» и еще гонорары за это получать. Это даже не так и сложно, но вот я не могу, понимаешь. Как послушаю своего папочку… – И Вадим еще долго рассуждал о том, что по сравнению с Петром Николаевичем он еще вполне деликатный человек, и опять сам себе смеялся.

К вечеру подморозило, и под пальто проникали острые лезвия холода, поэтому Наденька была рада, когда они наконец оказались в квартире, обставленной бедно и как-то безразлично, то есть чем попало. Бедность обстановки была настолько разительна, что Наденька вдруг остро пожалела о том, что не отправилась к маме. Сидела бы сейчас в тепле, пила бы чай с овсяным печеньем, которое у мамы не переводилось.

– Можно позвонить? – Наденька робко спросила у Михаила, хотя предпочла бы вообще не спрашивать, но чувство вины перед мамой пересилило.

Михаил жестом указал на телефон, стоявший прямо на холодильнике, и почему-то это обстоятельство тоже нехорошо резануло Наденьку. Мама ответила сухо, однако, по крайней мере, не разворчалась, услышав, что Наденьку сегодня не стоит ждать. Наденька сослалась на то, что завтра к девяти на работу и нужно скорей попасть домой… Ей ведь и впрямь надо было в школу с самого ранья, а Михаил меж тем выставил на стол, укрытый убогой клеенкой, бутылку водки, кильку в томате и миску квашеной капусты. Наденька поняла, что сейчас начнется самая настоящая пьянка, даже с некоторым волнением. То есть ей еще не приходилось пить водку вместе с матерыми мужиками, и это, с одной стороны, было даже любопытно, с другой – завтра же на работу, а надо еще собрать портфель…

– Пей! – велел Вадим, и первый глоток обжег Наденькино горло, она поморщилась и подцепила вилкой капусту. Легкий хмель от бокала шампанского на холоде вроде бы уже выветрился, однако с первой рюмки голова снова поплыла, и Наденька даже осмелилась спросить:

– Слушайте, а зачем вообще так принято – пить водку?

Мужики засмеялись, и Михаил ответил наконец незло, что рано или поздно она сама поймет зачем, но, если наливают, надо пить. В очках его сверкнула едкая электролампочка.

– Мне… на работу завтра к девяти… – робко добавила Наденька. Ей уже казалось, что она влипла в очень нехорошую историю, но, с другой стороны, как же влипла, если была с собственным мужем, и где же ей быть еще, как не с ним?

– Такси возьмем, – ответил Вадим, – не переживай.

Он еще вышел покурить на балкон, потому что Наденька попросила, в конце концов, чтобы ей хотя бы не курили в лицо. Еще помнила раздавленные и будто вымазанные кровью бычки в опустевшей банке из-под кильки в томате и скрипучий голос Михаила, который выговаривал ей, пока Вадим курил, что не стоило искать легкой жизни на Старой Петуховке.

– Почему легкой жизни?

– Чего еще может искать такая фря? Понятно, что по распределению не хотела в деревню…

– А Петуховка не деревня? – не выдержала Наденька. – В каком же мире вы живете? По-вашему, все только выгоду свою ищут?

– Да тебе не конкретно Сопун был нужен, а просто какой-нибудь муж, чтоб в городе закрепиться, ведь так? Признайся, будет проще и честнее…

Михаил что-то добавил еще про евреев, чего Наденька уж никак не могла понять.

Потом вернулся Вадим, и они принялись обсуждать рецензию секции детской литературы СП, в которой последнюю повесть Вадима назвали антисоветской.

Следующий день начался для Наденьки головной болью, и она так поняла, что это и есть похмелье. Вроде бы надо пить рассол или кефир, но ничего такого дома не оказалось, и она отправилась в школу к первому уроку, глубоко переживая происшествие. Ладно напиваются всякие там бичи. Но как похмелье могло приключиться с ней? Ее пошатывало, когда она вошла в класс, и обсуждать с детьми творчество Некрасова сделалось откровенно странно. Вообще все вокруг сделалось почти безразличным, Наденьке хотелось только, чтобы прошла дурнота и чтобы наконец кончился этот учебный день, а там она как-нибудь доползет домой и рухнет в постель…

После третьего урока Наденьку вызвала Шкатулочка. Ничего хорошего от разговора с завучем Наденька не ожидала, естественно, но ей было уже откровенно наплевать на все доводы, которые Шкатулочка могла привести по тому случаю, что учительница русского и литературы не только курит, но и пьет. И на урок является с похмелья, с головной болью.

Едва Наденька присела на стул напротив Шкатулочки, грозно восседавшей в кресле, как завуч огорошила вопросом:

– Ты когда выходишь в декрет?

– Что? – Наденька подумала, что ослышалась.

– Только не говори, что не собираешься, у меня глаз наметан.

– Нет, что вы, ничего такого…

Наденьке сделалось откровенно стыдно за себя, за то, что ее похмелье Шкатулочка приняла за признаки беременности. А вдруг действительно?.. Нет, Наденька еще даже не думала об этом.

– Ну, смотри, – Шкатулочка посмотрела на нее с некоторой укоризной. – Ребенок в любом случае не помешает.

«В каком это любом случае?» – подумала Наденька, но дурнота помешала ей рассмотреть эти случаи.

– В очереди на квартиру стоите? – Шкатулочка задала очередной странный вопрос.

– Вроде бы… – Наденька пожала плечами. – Отец Вадима ветеран войны, он в очереди уже много лет…

– Вроде бы… Ну и ответ. Нельзя же, милочка, так бездумно распоряжаться собственной жизнью, пусть ее даже впереди очень много. На Старой Петуховке не житье, а мученье, будто сама не знаешь. Дров наколоть, воды принести… Как при царе-батюшке. Ребенок появится – измучаешься пеленки стирать…