Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Перепуганный Наян приютился на чужом диване подле кошки, а Анфиса стала громко плакать. Наоравшись вволю, девочка впала в сон на том же диване. Иной мебели пока не было. Анфиса то спала, то голосила, и так целый день.

Мы вместе с мужем до одиннадцати часов вечера собирали пожитки. Машина отвозила их дважды — столь много накопилось в маленькой квартирке вещей у нашей большой семьи.

Анфиса утихомирилась в полночь, когда приехала я. Она мигом замолкла, бросилась в мои объятия и не отходила больше ни на шаг… всю нашу с ней жизнь.

Уснула семья только под утро. Пока приготовили спальные места, подступил рассвет. Супружескую кровать положили в спальне прямо на полу, не прикручивая ножек. Сыну его кровать собрали в детской. Мама раздвинула свое кресло-кровать в зале, и там же для взрослых собак расстелили ковер и установили обогреватель.

Практически догнавшие по росту родителей, щенки залезли под наше с мужем одеяло. Кое-как вчетвером уместились.

Нам — людям — пришлось тепло одеться и достать все одеяла и покрывала, чтобы согреться. Так мы ночевали вплоть до весны, до отступления морозов. Температура воздуха в ту зиму нередко стояла в тридцать и тридцать пять градусов ниже нуля. В квартире она была хоть и плюсовая, но чрезвычайно низкая. Щенки в основном сидели дома. Им не было скучно: играли в догонялки между собой, со своими родителями и с Машкой.

Когда морозы спадали, мы выводили деток в поле, которое было через дорогу. Там выгуливали своих чад и другие собачники.

На одной из прогулок Анфиса, завидев вдали кобеля ротвейлера, кинулась к нему. Хозяин быстро взял питомца на поводок, а подскочившая Анфиса принялась рычать и угрожать ротвейлеру нападением, залегая на снегу. Она не реагировала на наши команды вернуться.

Наян, оценив сложившуюся ситуацию, прискакал к сестрице и куснул ее за гачи. Анфиска взвизгнула, а Наян стал носом подталкивать сестру в нашу сторону. Она послушалась и воротилась. Я отругала Анфису, а Наяна усиленно хвалила. Муж слегка шлепнул девочку поводком. Видел бы кто, что с ней случилось!

Девочка завалилась на бок в снег и прикрыла лапой щипец. Ее взор был устремлен перед собой. Он застыл, как и она сама. Во взгляде Анфисы читалось отчаяние и ужас: мир рушился на ее глазах. Ее не любили! Винили за поступок, которым она хотела доставить хозяевам охотничью радость. Борзой девочке не терпелось показать, какая она смелая. Оказалось — поступила неправильно.

«А как же правильно?» — Анфиса не знала, не понимала. Она запуталась. «Зачем жить, когда мною недовольны любимые хозяева?» — думала она. Потрясенная, она не находила ответа.

Мы с мужем подняли Анфису на ноги, обласкали и как можно мягче объяснили, что нападать надо на зверя. Можно отвечать и на нападение другой собаки, но заедаться к чужим собакам, мирно гуляющим с хозяевами, нельзя. Анфиса стояла на снегу, как каменная, не реагируя на наши увещевания. Она не шевелилась — была в трансе. Я всерьез испугалась, что у моей борзой «козочки» от переживаний разорвется сердце.

Ни я, ни супруг не ожидали такой сильной реакции на наши упреки. Немыслимо было предположить, что от упертой и эмоционально непробиваемой мамаши родится столь чувствительное дитя.

Я осторожно прижалась к Анфисе. Она покосилась в мою сторону. Нет, не на меня смотрела Анфиса. Ее зрачок устремился в вечность, а в нем задрожал смертельный испуг и осознание жгучей вины. Взгляд выражал еще и ее растерянность. «Нужна ли я вообще миру, в который пришла?» — как бы спрашивала Анфиса.

Нам сделалось не по себе. Мы попытались отвлечь Анфису от грустных мыслей играми в снежки, но она играть не стала.

Остаток дня наша любимица пребывала в тяжелых размышлениях. Она напрягала лобик, сдвигая бровки, и образовывалась морщинка. Молодая борзая прикидывала в уме, как бы не оплошать наперед. Вечером я была особенно нежна с Анфисой, но она отстранялась, словно ей мешали додумать самую важную в жизни мысль.

Ночью девочка улеглась, как всегда, рядом, но сделала то, что прежде никогда не делала. Она сзади обняла меня лапой за шею и уткнулась носом в мои волосы. Я ощутила, что прикосновение ко мне являлось высшим для Анфисы наслаждением, что мое существование на Земле было ее счастьем, моя к ней любовь — блаженством. Так мы и засыпали с той поры, обнявшись. «Я — твоя, а ты — моя», — шептала мне душа Анфисы. Моя душа вторила ей: «Я — твоя, а ты — моя».

На следующий день нам повстречался тот же ротвейлер. Золотое солнце, отражаясь от белейшего снега, слепило глаза. Поле перед нами раскинулось молочного цвета ковром, который щедрая рука обильно усыпала золотом и бриллиантами.

Наян, усмиривший накануне Анфису, как выяснилось, тогда лишь последовал нашему желанию. В глубине же души он был ослеплен дерзостью и храбростью сестры. Мальчик осознавал, что так, как Анфиса, поступать нельзя. Но тогда бы в глазах хозяев он оставался просто послушным, а не смелым борзым. Это не устраивало молодого кобеля. Он решил, что наступил его черед отличиться. Покажет раз, что тоже храбрый, и достаточно. «Будь что будет», — решился Наян и понесся в сторону ротвейлера, вздымая мощью своих ног огромные клубы снега.

Хозяин с ходу взял ротвейлера на поводок. Секундой погодя, мужчина, увидев безразмерные диапазоны приближавшегося десятимесячного Наяна (уже переросшего Сармата вверх и в длину), дополнительно заслонил кобеля собой.

Мы кричали вслед Наяну: «Нельзя! Назад!» Он не внял.

Зато Анфиса, доселе наблюдавшая за поведением братишки, после наших команд бросилась за Наяном. Она настигла брата, когда тот расхаживал перед хозяином и его ротвейлером, приветливо помахивая правилом и не зная, чего бы такого — «отважного» — предпринять еще. Анфиса вцепилась Наяну в ухо и потащила в нашу сторону. Наян обиженно взвыл от болевого приема сестры и последовал за ней. По пути сестренка успела покусать братца за гачи и загривок.

Мы хвалили и целовали Анфису, а Наян отделался шлепком по заднице и устным выговором. И шлепок, и выговор нисколько не омрачили приподнятого настроения Наяна. Они отлетели от него, как от стенки. Продолжая откровенно улыбаться, он выглядел довольным собой и счастливым.

Но, как и предыдущим днем, гвоздем программы стал не он, а Анфиса! Весь день мы обсуждали ее правильное поведение и хваткий ум. Она слушала и млела от счастья.

Вкратце вспоминали и Наяна: дескать, тоже не промах, смелый и храбрый. Наян намотал на ус, что на сей раз поступил умно, но впоследствии хозяев будет слушаться.

В дальнейшем наши щенки — в отличие от своих задиристых родителей — к другим собакам первыми не лезли, но и к себе не подпускали.

В связи с переселением и многочисленными хлопотами по обустройству нового жилья, Наян с Анфисой выросли, как трава при дороге. Нам особо было некогда их воспитывать. Детки самостоятельно запоминали элементарные команды, а к семейному быту приспосабливались с помощью Сармата. Он взял на себя обучение детей правилам совместного — человеческого и собачьего — общежития и периодически поругивал их за проказы, таская зубами за уши. Это происходило, когда щенки грызли углы ковров, утаскивали наши тапочки, опрокидывали миски с водой и в любом другом случае, если мы выказывали недовольство.