Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Из-за многочисленных обязанностей я не могла уделять Наяну много времени. Кроме того, стоило мне приласкать любую другую борзую и нежно заговорить с ней, как рядом вырастала Анфиса. Она пыхтела от ревности, оттесняя сородича, и целовала меня бесконечно. При этом девочка носом отпихивала родственника, давая понять, что его сеанс общения с хозяйкой завершен. Анфиса следовала за мной тенью, наблюдая, что я делаю.

Девочка была в курсе всех моих дел. Она лежала в кухне, когда я готовила еду; располагалась возле ванной комнаты, если я стирала; сидела у стола, за которым я работала; изучала покупки в сумках, едва я возвращалась из похода по магазинам. Анфису не оставляли равнодушными мои переживания. Сердце не на месте — она вздыхает рядом, плачу — утирает языком мои слезы, засмеюсь — галопом обежит комнаты на радостях, что хозяйка весела. Примеряю обновки — девочка исследует вещь: обнюхает, рассмотрит. Изучив, поставит лапы мне на плечи и страстно расцелует, словно говоря: «Я бесконечно рада за тебя — красивая вещь и тебе идет».

Мои положительные эмоции озаряли сиянием мордашку Анфисы, мое плохое настроение повергало девочку в смятение. Она давно, еще в раннем детстве, выбрала меня в качестве главного существа ее жизни и делила с другими, скрепя сердце. Я не противилась. Наоборот, мне были необычайно приятны и жизненно необходимы ее невероятное внимание и истинная увлеченность моей персоной. Мое чуткое сердце ощущало большую любовь молодой борзой. Я отвечала Анфисе полной взаимностью, чем дальше — тем больше.

Ее нельзя было не любить. Все домочадцы выделяли Анфису и баловали, кто как мог. В ход шли и лакомства, и дополнительные ласки, и подарки — смастеренные из подручного материала игрушки (например, носок, заполненный газетой, или шелковая ленточка, завязанная бантиком). Первое время она таскала подарки за собой и рьяно отбирала их у незлобивого Наяна, если тот вдруг пытался ими позабавиться. Насупившись в такие моменты, Анфиса своим видом демонстрировала, что братец покусился на святое. С мрачным выражением, исподлобья она смотрела на Наяна, держа в зубах возвращенный себе подарок. «Уничтожив» братца взглядом, девочка ложилась на пол и клала игрушку себе под грудь.

Расстроенный Наян уходил к Сармату за утешениями, и отец утешал, вылизывая его обиженную морду. Анфиса не могла долго переживать одиночество и вскорости возникала перед кобелями с дареной игрушкой в зубах. Она клала ее к ногам любимых брата и папочки с великодушным видом, который говорил сам за себя: «Ладно, нате вам, балуйтесь, мне не жалко».

Повеселевший Наян сгребал носок превеликой пастью, остервенело трепал его, мотая головой, и подбрасывал вверх. Падающий носок воровато перехватывал Сармат и проделывал тот же трюк, что и Наян. После Сармата летящую с потолка игрушку заграбастывала юркая Анфиска. И снова все повторялось. Борзые поочередно трепали носок, распалялись и начинали нападать друг на дружку.

Айна, возлегая на кресле-кровати в зале, предавалась созерцанию борзых забав. Она не участвовала в играх, но была рефери. Старенькая девочка судила состязания подросших детей и ребячество молодого мужа, которого помнила еще щенком, своим щенком…

Победительницей непременно выходила Анфиса. Она отнимала у кобелей игрушку и, соответственно, лавры славы. Именно Анфису вылизывала впоследствии Айна.

Из трех окон нашей квартиры глазам открывались чередовавшиеся лесополосами поля. Они начинались прямо за дорогой.

У Анфисы была интересная причуда. Она садилась мордочкой к спинке кресла, стоявшего в зале непосредственно перед окном, выпрямляла спину и вытягивала шею. Ее роскошное правило ровно спускалось и ложилось на пол. Получалось, что она восседает в кресле задом наперед. Глаза Анфисы устремлялись сквозь стекло девятого этажа на открывавшуюся за окном панораму бытия.

Она разглядывала дорогу напротив, движущиеся автомобили и автостоянку с прижившимися там дворовыми собаками. Анфиса рычала и взлаивала на собак. Что уж она им говорила, не знаю, но собаки, как чуяли, замолкали и исчезали из ее обзора в зарослях лесонасаждений, отделявших стоянку от череды полей. В зависимости от времени года Анфиса переключалась на осмотр цветущих или заснеженных равнин, азартно манивших ее борзую душу.

Никто из моих борзых, кроме Анфисы, не присаживался на диван или кровать в человеческой позе. Она элегантно и плавно заносила на диван свой зад таким образом, что оказывалась сидящей. Ее задние ноги, согнутые в коленях, свисали к полу, а передние упирались в него. Порой девочка, оставаясь стоять на полу передними ногами, боком забрасывала на диван туловище и задние ноги, а следом туда же пристраивала одну переднюю ногу, локотком, и тогда казалось, что прилегла отдохнуть кокетливая молодая барынька. Мы открыто восхищались оригинальными манерами Анфисы, а она нам подыгрывала, повторяя их вновь и вновь. Ну очень умная борзая девочка!

Она одна умела приковывать внимание, вытягивая по направлению к нам переднюю лапу. Мы интересовались у девочки, чего ей угодно, и Анфиса тогда показывала, чего именно она хочет. К примеру, она могла направиться на кухню и ткнуть носом в лакомый кусочек. Тот безоговорочно отправлялся в ее пасть. В другой раз Анфисе хотелось внеочередной прогулки. Она подходила к входной двери и смотрела то на дверь, то на нас. Ей невозможно было отказать — она вызывала исключительно положительные эмоции, — и мы с мужем начинали одеваться в прогулочную одежду. Мигом являлся бдительный Наян, услышавший подозрительное шуршание в прихожей. Вели гулять, естественно, обоих.

У Анфисы была неповторимая походка. Если смотреть на наших борзых сверху, то Айна и Наян шли, держа спину вытянутой в ровную линию. Сармат ходил, слегка двигая бедрами. Анфиса, передвигаясь шагом, могла по-женски вызывающе повиливать бедрами. Мы любовались ее гибким станом.

На прогулках девочка предпочитала быть впереди всех. Следуя за ней вприпрыжку, я специально натягивала поводок, чтобы с рыси она не сорвалась на галоп.

Пару месяцев весны мы интенсивно посещали поля, но зайцев в нашей местности практически не стало, так как в ней разрешили отстрел дичи. Собаки гоняли по полям ворон и мартынов. Мартыны — морские птицы, похожие на чаек, но гораздо больше — иногда прилетали с имеющихся поблизости рек и водоемов. Белыми пятнами они рассыпались по свежевспаханному чернозему. Одного мартына щенки изловили, и Анфиса его придушила.

Она бегала быстро и легко, была невиданно увертлива. Гибкая и стремительная, Анфиса могла на всем скаку изменить под прямым углом траекторию бега и практически не утратить скорости, что позволяло ей быть поимистой. По маневренности и скорости бега она превосходила всех борзых, которых я воспитала, в том числе и несравненную Айну. Наян тоже смолоду имел быстрый бег. Бывало, он даже нагонял рванувшую вперед Анфису, но поймать ее было невозможно. Она молниеносно и рывком сворачивала на сторону, как заяц, и Наян проносился мимо с разъяренным рычанием. Он злился на проворную сестричку и на свою громоздкую неуклюжесть, но поделать ничего не мог. Наян тормозил бег всеми конечностями сразу. Пыль, земля взлетали тучами из-под его ног, и Наян замирал на месте, плохо различимый в пыльном мареве. Он смотрелся громадным призраком, показавшимся из другого — большего размерами — мира. Высмотрев Анфису, Наян разворачивался в ее сторону и с мстительным выражением на морде преследовал сестричку, чтобы взять реванш, но опять безуспешно.