Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Дети бегали лучше папаши, и я наконец поняла, в чем главная жизненная миссия моего возлюбленного Сармата. Он являлся прекрасным производителем и воспитателем потомства, что, поверьте, немаловажно. Мальчик не раз подтвердил этот напрашивающийся вывод о смысле его существования, явив миру многих других щенков, из которых выросли резвые борзые.

Какие же борзые выросли из наших щенков?..

Анфиса получилась борзой необыкновенной красоты. Несомненно, ее дальними предками являлись собаки из охоты помещика Плещеева. Все в ней было правильно. Росла Анфиса ровно, соблюдая пропорции тела. Задние ноги в стойке держала потянутыми, была «вся впереду» (как говаривали встарь псовые охотники), имела лапы в комке и стояла на зацепах передних ног, утыкая когти в землю — то есть на коготках, как и ее мать. Она нарастила хорошие черные мяса, что на бедрах. Изяществом костяка Анфиса пошла в Сармата, от него взяла и большую, чем у Айны, длину ног. В холке девочка достигла семидесяти семи сантиметров. Обхват грудной клетки равнялся девяноста пяти сантиметрам, а подрыва — пятидесяти семи. Длина ее, если мерить параллельной земле линией от соколка на груди до основания правила, составляла восемьдесят пять сантиметров, как у Айны (вообще же, по правилам кинологического судейства, длина туловища собаки измеряется иначе, и из нее и роста собаки выводится индекс растянутости, величина которого должна соответствовать требованиям экстерьера, но я описываю иначе длину своих борзых не по неграмотности, а для наглядности их образов и простоты понимания меня обыкновенным читателем). Весила Анфиса сорок пять килограммов. Была бочковатой, как мать, но не пряма в спине, как та, а с напружиной. Между маклоками вмещалось шесть моих пальцев. Поскачку от обоих родителей унаследовала вытяжную, но, в отличие от них, бежала легче, быстрее, чаще производя махи туловища и ног. Она летала над землей! Окрас ее псовины был богатым по насыщенности цветов и их гамме. В сумерках и при плохом освещении Анфиса казалась серенькой. При солнце или в свете лампы Анфиса менялась, как хамелеон. Если смотреть на нее, находящуюся в тени деревьев в яркий солнечный день, то это была темно-красная борзая, почти гнедой масти, как у лошадей. Если она бежала по солнечному полю, то выглядела светло-рыжей, как степная лиса. Белизна ног, передней части шеи, груди, живота, паха, кончиков щипца и правила была чистейшей, снежной, кипенной. Штанишки (уборная псовина на гачах) имели бледно-серый окрас. Можно сказать, светло-пепельный. Белый, серый, черный, желтый, оранжевый и красный цвета в их неповторимом сочетании давали впечатляющий визуальный эффект.

Мы называли Анфису «рыжулей».

Она была воистину цветущей, цветочной, красочной — что окрасом, что характером, что повадками, что душой, — и всецело отражала значение своего имени.

Злопамятная к плохим людям, Анфиса безоглядно любила и ценила нас, обожающих и понимающих ее. Эмоциональностью и чувствительностью превосходила остальных моих борзых. Стремилась быть главной в своре и первенство свое удерживала с честью. Была изобретательна. Хитрила с кобелями, утаскивая из-под их носов лакомства. Лекарственные таблетки прятала за щеку, а потом незаметно выплевывала. Я не сразу это заприметила и впоследствии тщательно проверяла ее пасть.

Если Анфисе что-либо не нравилось, она упрямствовала до конца. Анфиса ненавидела расческу, и приходилось ее удерживать силой, чтобы расчесать.

Она больше походила на отца — и внешне, и покладистым характером. От матери взяла лапы в комке, общий постав корпуса и ног, струну стойки, а также неуемный азарт, отчаянность, решительность и бескомпромиссность при травле. Псовина ее была более шелковистой, чем у Айны и Сармата (вместе взятых). Иными словами, девочка унаследовала от родителей их лучшие внешние и внутренние качества.

Анфиса знала себе цену, себя любила и относилась свысока к другим собакам. Она осознавала, что является писаной красавицей. Присущая натуре Анфисы выразительность проглядывала в мимике мордочки, манерах, движениях, пристальном, сообразительном взгляде больших черных глаз. Девочка проводила жизнь в действенной познавательности, старалась все изведать, понять, запомнить, оценить. Ей было присуще вникать в суть вещей и явлений, делать верные выводы (и все это молниеносно) и безупречно следовать им.

Наян уродился в мать. Он сильно напоминал ее обличьем и нравом. И все же Наян вымахал в корне не похожей ни на одну из моих борзых собакой. По виду он, несомненно, стал русским псовым борзым кобелем. Никакая другая порода к нему отношения не имела.

Тем не менее Наян — как бы правильнее сказать… — выделялся на фоне других моих (и не моих) борзых своими специфическими особенностями. Порой мне казалось, что когда-то давно я читала о похожих на него борзых.

Припомнилось: Наян был похож на своих далеких предков — курляндских борзых, существовавших на Руси еще более полутора веков назад (Курляндия — нынешняя Латвия).

В конце восемнадцатого столетия русские псовые охотники стали завозить этих собак из Курляндии, так как очень ценили их выносливость, хватку, мощь и злобность. Кроме того, курляндские борзые считались самыми рослыми из всех борзых, что тоже приглянулось русским псовым охотникам.

Развивая собственные псовые охоты путем скрещивания названных борзых с другими, выведенными на Руси борзыми, русские помещики придали курляндской породе больше внешней эстетичности и вложили в нее свою русскую душу, сохранив крупные габариты и основные охотничьи задатки курляндской борзой. Порода стала русской, оставив за собой прежнее иноземное название. Наряду с породами русских псовых и чистопсовых (тоже русских) борзых, она легла в основу выведения современной русской псовой борзой.

В русских летописях о борзых курляндская борзая упоминается, как собака «страшная» — то есть могучестью форм, рослостью, силой и злобностью вызывающая страх. Тем же она и привлекала — отвести глаз от нее ни у кого не возникало желания, и обязательно хотелось такую собаку завести себе.

На Наяна хотелось смотреть, не отрываясь. В холке и в длину (от соколка на груди до основания правила) он дотянул до девяноста трех и девяноста пяти сантиметров соответственно. Угрюмый, понурый вид, как и многое другое, Наян тоже почерпнул у курляндских предков.

Ноги у Наяна выдались высокие (задние — особенно), прямые, сухие и крепко-костистые, стоял он на коготках. Задние ноги с огромными черными мясами. Их пазанки длинные — тридцати двух сантиметров. У Сармата они равнялись двадцати восьми, а у Анфисы и Айны двадцати шести сантиметрам.

Зад Наяна выше и шире переда, спина широченная — с хорошо выраженной напружиной, плечи — полные и мускулистые, движения в локотках свободные. Окрас чубарый, темный, на солнце шоколадного цвета (у основания волоски муругие). Псовина длинная, большей частью в мелких завитках, густая, мягкая. Уборная псовина на гачах имеет цвет пепла. Чулочки, щипец, шея спереди, грудь, живот, пах и загривина — чисто белые.