Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Оказывается, сама того не ведая, я всю жизнь ждала Анфису. А Наян! Неужели я предпочла бы просуществовать на земле, не узнав эту громадину с беззлобной душой? Конечно, нет! Однажды открыв сердце любви, уже никогда от нее не откажешься.

Муж молчит, но его глаза не способны скрыть страдальческого сопереживания.

После этого разговора с супругом я стала замечать, что иногда у меня начинало сводить живот: он трепыхался в приятных судорогах и замирал. Если бы живот мог дышать, я бы сказала, что он задыхался от счастья и затаивал дыхание в ожидании сказочного чуда. Иными словами, меня стало одолевать предчувствие, что в близком будущем непременно произойдет нечто волнующее, хорошее, волшебное, и будет это «нечто» напрямую связано с Анфисой. Я не углублялась в размышления, чтобы не обеспокоить поселившуюся в душе «птицу счастья» — боялась, что она упорхнет, если разгадаю ее секрет. Я ждала внутреннего толчка, который даст знать, что, как и когда делать.

Сармат, лишенный любвеобильной Анфисы, стал больше обычного ластиться к домашним, и еще — часто и глубоко вздыхать. В моменты моего вечернего одиночества на кухне, когда семья мирно разбредалась по своим спальным местам и отправлялась в царство снов, появлялся Сармат. Он разглядывал мои тихие слезы, придвинув мочку носа к самым щекам, и заводил «разговор». Кобель негромко бурчал, обращаясь ко мне, и я понимала, о чем он говорит. Сармат напоминал, что полон сил как производитель. Он заявлял о своем желании подарить мне свою дочку. Сармат гипнотизировал меня своим биополем и флюидами своей прекрасной собачьей души. Он внушал, что щенок непременно будет похож на него — и внешне, и внутренне, — а значит, может повторить Анфису.

Мои ответные мысли, превращаясь в непознанные субстанции, проникали в сознание борзого кобеля. И мысли эти его огорчали.

«Я люблю Анфису, мне нужна одна лишь Анфиса, с ее чарующей душой, неподражаемыми манерами, непревзойденной любовью и родными глазами», — думала я, глядя во влажные очи Сармата, и взгляд кобеля становился растерянным и горемычным. Повесив голову, Сармат полизывал мою голую пятку и удалялся ко сну.

Айна разменяла второй десяток лет за полтора месяца до смерти дочери. Десять лет — средняя продолжительность жизни борзых. Двенадцать с половиной — обычный предел. Моя первая борзая ослабла на задние ноги, порой у нее случались затруднения с проглатыванием пищи. Что сделаешь, старость — не радость. Я осознавала, что Айна понемногу угасает, но вникать в это боялась. Просто радовалась каждому мигу общения с моей старенькой борзой девочкой.

Девятый вечер около полуночи. Все уже спят. Я одна на кухне. Выключаю свет и зажигаю свечу. Она и блики лунного сияния освещают мое несчастное одиночество. Часы бьют полночь. Все. Девятые сутки истекли, и душа Анфисы покинула дом. Безнадега начинает методично ворошить душевную рану горькими думами: «Этого больше не будет. Никогда ты не дотронешься до Анфисы, никогда не увидишь ее. Не будет! Никогда!»

Жар свечи согревает кисти прижатых к лицу рук. Приятное тепло огня понемногу разносится по кровеносным сосудам и проникает в сердце. Оно начинает подрагивать. Нет, это не физическая дрожь. Сердце выталкивает из себя неосязаемые — на уровне шестого чувства — импульсы. Внезапно мной овладевает внутренняя сосредоточенность. Она уносит меня из квартиры, из города, с земли…

Передо мной — чистое, звездное небо. Я не вижу себя — только небо и звезды. Они красивы, величественны. Их сверкающее ледяное сияние, такое далекое с Земли, теперь близко, но мне не холодно. Я парю, не чувствуя тела, и кажется, что не дышу. Но я жива, и мне хорошо среди звезд. На какой же из них нашла приют душа Анфисы?

Глаза открываются. Я чувствую, как в голове появляются образы и следом формируются мысли. Они посылаются извне, и скоро я смогу понять их значение. Мой стан выпрямляется, плечи расправляются. Такое ощущение, будто я сижу за школьной партой, готовая выслушать учителя и запомнить урок. Внутренний порыв велит взять бумагу и ручку. Следуя ему, я начинаю писать. Строки сами ложатся на белый лист. В итоге получается стихотворение, посвященное памяти Анфисы, но… не простое стихотворение. Оно дает ответ на вопрос: «Что делать?» Почему нужно делать, я еще не понимаю, но знаю, что скоро пойму…

Откровение, заключенное в последних двух строках стихотворения, написанного в память об Анфисе, было неожиданным. Я перечитывала его строки снова и снова, а думами всецело владела Анфиса. В них не было места для какого-то там щенка. Прошло всего девять дней, как девочка ушла, но я точно знала, что боль и любовь воспоминаний о ней не покинут меня никогда. Боль со временем станет не такой невыносимой, а любовь не изменится. Никто и ничто не вытеснит из сердца мою верную и незабвенную Анфису. Меня может утешить одна она.