Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Почему же подсознание выдало такую несуразную, дикую идею: взять нового щенка и вырастить его? Какая в этом необходимость? Зачем мне это? Чтобы в кромешных хлопотах о нем забыться и перестать страдать? Но ко мне сие не применимо! Я не изменяю чувствам. Слишком они сильные. Мой рассудок подчиняется эмоциям, поскольку не способен соперничать с их стихией, страстностью, глубиной и интуитивной мудростью. Они зарождаются и живут в душе, которой я верю бесконечно, потому что она меня никогда не подводила. Я не гоню прочь душевные порывы из соображений трезвого расчета и не ищу в них выгоды. Мое отношение к всплескам души — трепетное и бережное.

И все же размытый образ борзого щенка преследует воображение, а слова «борзой щенок» ни на секунду не желают улетучиваться из головы. Всю ночь я не смыкаю глаз. Где найти спасение от наваждения? Анфиса подскажет мне. Только ее я не ослушаюсь.

Ночная пора еще не отмерила свою половину. Темно. Свеча давно сгорела. Осторожно, чтобы не разбудить чуткое семейство, завариваю чай. Зажигаю новую свечу и прижимаю к груди фотографию Анфисы — лучшую из тех, которые сделала незадолго до ее ухода.

Девочка лежит животиком на зеленой травке, в тени буйно разросшихся деревьев и кустарника лесопосадки, что позади нее. Она подобрала под себя задние ножки и вытянула к объективу передние. Девочка отдыхает. Ее голова приподнята. Анфиса смотрит прямо на меня. Фотография помещена в прозрачную рамку из оргстекла и установлена на кухне, где я провожу большую часть времени. Моя Анфиса всегда со мной.

Закипает чайник. Свежий, сладкий, ароматный чай в ночной тиши, дымящаяся сигарета в пепельнице, я и Анфиса. Что еще нужно для счастья? Лишь одно: чтобы Анфиса была не грезой с листа бумаги, а живым созданием природы и смотрела бы на меня из окружающего пространства, чтобы к сердцу я прижимала ее родное теплое тело, а не холодную стеклянную рамку с плоскостной иллюзией любимого существа… призраком моей бесконечной любви.

Я мечтаю. Я желаю всем естеством, всей силой своей внутренней сути, чтобы Анфиса вернулась! Это первое, что приходит на ум.

Потрясение дня 29 ноября, помноженное на долгие восемь месяцев страданий и борьбы, временно затмило память, и вместе с ней — то основное, что давало надежду и двигало мной в схватке с недугом девочки. А ныне, глядя на фотографию, я все вспомнила и застыла в оцепенении.

Мозг воссоздал видение, в котором «неземные люди» совещались у меня над головой, и один из них предупреждал о смерти Анфисы, но одновременно заверял, что после она снова будет со мной на земле.

В сознании ожил и один из последних снов. В нем врачи принимали решение ремонтировать мою девочку.

Если перевести знамения на язык реальности, получалось, что Анфису можно воскресить?! Хороша реальность! Не надо никому говорить. С другой стороны, для высших сил не существует земных преград. Они всемогущи и способны творить чудеса. То, что кажется невозможным нам, смертным, для них таковым не является, и они могут вершить это «невозможное», если посчитают нужным.

У меня складывалось твердое убеждение, что умозаключения формировались независимо от меня и вкладывались в мою голову. Они прокрадывались в форме чувств и образов незаметно, чтобы ненароком не вспугнуть упрямый рассудок, который не замедлит их публично высмеять и напрочь отмести. Мой упертый рассудок склонен отвергать все, что не в состоянии объяснить с позиций земной логики. Он старается избавиться от небылиц еще на подсознательном уровне. Абсолют, который милосердно протягивал мне руку спасения, позаботился, чтобы этого не случилось.

В меня была внедрена данность, что Анфису можно вернуть. И в борзом щенке, которого я приобрету, в той маленькой борзой суке, которая в свое время станет моей, будет сиять душа несравненной Анфисы. Как это будет, когда случится, где произойдет — не важно! Все свершится своим чередом.

Неужто моя сказочная греза оборачивалась действительностью?!

Сладкоголосое эхо мироздания трепыхалось в моем чреве, восходило к голове и без конца повторяло: «…Действительность!.. Действительность!.. Действительность!»

Будущее посулило фантастическую радость. Оно обещало исполнить мою неосознанную доселе мечту, которую я наконец охватила пониманием. Мечтой была Анфиса — живая и невредимая, любящая и любимая. Она всегда была моей мечтой, только я узнала об этом, когда Создатель впервые доверил ее мне. Сейчас мечта — пока еще как надежда — выплывала белым лебедем из тумана небытия и устремлялась мне навстречу.

Моя Анфиса может ко мне вернуться! Допущение вероятности данного события выглядело странным, необычным, наивным и казалось несбыточным. Сомнения — не заблуждаюсь ли я, не являются ли подобные мысли фантазией исстрадавшейся души или плодом больного воображения — не покидали меня ни на секунду. Но я мыслила достаточно адекватно! Посетившие же мозг аномальные суждения сами по себе не могли являться признаками душевной болезни. Напротив — глупо отрицать существование явлений по причине их непостижимости для человеческого ума. Да их и нельзя отрицать — в силу пространственной и временной ограниченности самих свойств этого ума. Не стоит отрицать, когда доподлинно известно, что сверхъестественные явления имеют место быть. Они случаются на белом свете!

То, о чем я вознамерилась мечтать, с общепринятой точки зрения выглядело ненормальным.

«Впрочем, какое мне дело до постороннего мнения, до общепризнанных воззрений, до окружающих! Я не должна быть озабочена этими вещами. Они встали на моем пути и не дождутся, чтобы я с ними считалась», — думала я.

Существовало три условия воплощения мечты. Первое — наличие подлинного чувства. Второе относилось к личностным качествам возмечтавшего субъекта, а именно: достойна ли я бесценного дара Создателя? Третье было связано с верой. Она должна была всецело заполнить мое существо.

Я так искренне, так беззаветно любила, что не могла не поверить в возможность возвращения Анфисы, поэтому с откровенной радостью раскрыла вере свою воспрянувшую душу. Таким образом, два условия выдерживались несомненно. А третье… Вера — это безоглядная и беспредельная надежда, и мне предстояло безоглядно и беспредельно надеяться, что небеса смилостивятся и снизойдут ко мне. Ведь не зря же они намекнули!

И пускай отныне мой здравый рассудок не ерепенится. Я решила, что не намерена с ним считаться впредь. Моя мечта — не его «ума» дело. Он будет служить мне, как и прежде, в житейской обыденности, но высокие чувства и помыслы не подпадают под его власть. Его бездушные механические приемы примитивны, поскольку не объемлют сверхъестественное, как не познанное и не познаваемое им. Он ограничен, так как не разумеет и не принимает того, во что можно лишь верить.