Светлана Замлелова - Исход

– В отставку?

– Ну да…

– На Земле Франца Иосифа?

– Да… То есть нет – просто на шхуне… Шхуна находилась севернее архипелага… У капитана и штурмана были разногласия… Разное видение будущего экспедиции… Ну и вот…

– Н-да… – он потер подбородок, пальцы у него были длинные и тонкие. – И что же дальше?

– Дальше?.. Дальше штурман решил отправиться по льдам к Земле Франца Иосифа, чтобы потом оттуда дойти на Новую Землю, а капитан позволил всем, кто этого хотел, уйти со штурманом. Ушли со шхуны тринадцать человек, трое вскоре вернулись, и трое добрались до Архангельска. То есть сначала мы втроём добрались до мыса Флора на острове Нортбрук, остальные пропали. А потом случайно на остров зашла зверобойная шхуна “Диана” и забрала нас. Но в Архангельске – я сама видела! – там террористы… бросили бомбу в помощника полицеймейстера, а штурман был рядом… Но это случайно! Клянусь вам, он ходил в почтовую контору, а это случилось совсем рядом… И вот… Из десяти нас осталось двое…

Только тут я поняла, как сложно поверить в рассказы о наших похождениях. Всё это звучало как изложение сюжета приключенческого романа, автор которого не слишком утруждал себя достоверностью. Это тотчас подтвердил хозяин кабинета.

– То, что вы рассказали, – сказал он, – похоже на какую-то небылицу.

Он впился в меня глазами, надеясь, видимо, что я как-то выдам свой обман.

– Но это правда! – воскликнула я.

– Допустим. Но кто же это подтвердит? Компания ваша распалась, штурман, как вы утверждаете, случайно погиб в Архангельске…

– Я могу подтвердить, – вмешался Шадрин. – Так всё и было.

– Н-да… – снова сказал он. – А вы в курсе того, что идёт война?

– Да, мы слышали об этом… – пролепетала я.

– И на том спасибо…

Он замолчал и как будто о чём-то задумался. Мы ждали. Наконец он сказал:

– Так где же ваши ценные… виноват, бесценные материалы?

Мы указали на жестянки, которые принесли с собой и которые теперь громоздились на полу. Он посмотрел на них через стол.

– Что ж… Оставьте их здесь. Хотя… хотя, скорее всего, это никому не нужно сейчас.

– Как… не нужно? – я не хотела верить своим ушам.

– Как? Очень просто… Идёт война… внутри страны тоже… неспокойно… Да и кто же поплывёт сейчас туда, кроме сумасшедших вроде капитана Дубровина?.. Впрочем, Нансен, кажется, интересовался этой историей. Может быть, он и купит… Если, конечно, бумаги действительно, как вы говорите, бесценные!

Я только молча смотрела на него, вытаращив глаза. Он поймал мой взгляд и снова чуть заметно усмехнулся.

– Вот сейчас видно, что вы с Северного полюса… Оставьте, – он кивнул на жестянки. – И не смею вас больше задерживать.

И надо же было именно мне вернуться в Петроград, чтобы услышать, что мы никому не нужны. Но уж лучше я, чем капитан Дубровин! Перед тем как покинуть кабинет, я набралась наглости и спросила:

– Скажите, а правда ли, что морской министр велел заковать капитана Дубровина в кандалы?

– Не знаю, как морской министр, но капитана Дубровина и в самом деле следовало бы арестовать.

– Но за что?!

– За нарушение дисциплины. За опоздание из отпуска… Вам этого мало?..

Только на улице я поняла, что мы так и не узнали, с кем говорили и кому отдали все бумаги. И всё, что осталось у меня от экспедиции капитана Дубровина – это мои воспоминания, которым никто не верит, и деревянная фигурка самоеда, подаренная мне однажды Музалевским.

– Тихон Дмитриевич, – сказала я, – почему мы такие глупые? Даже не спросили, кто это был…

– Известно, – объяснил Шадрин, – вы – барышня, а я – мужик. Какой с нас спрос?..

Спорить я не стала – бессмысленно и бесполезно.

– Поедемте, барышня, – сказал он. – Отдохнуть нам надо, ну и решить – дальше-то что… Денег-то немного – не до хорошего, поедемте уж – я знаю…

И мы отправились с ним в трактир “Лондон” – место, хуже которого я в жизни не видывала. Сейчас Шадрин в своей комнате – спит, наверное. А я, как и тогда и Архангельске, дописываю письмо.

После всех этих ужасных гостиниц и переездов денег у меня почти не осталось. Я долго думала, как и чем жить после возвращения – в очередной раз мне приходится начинать жизнь заново, а это не так уж просто. Мне некуда ехать и некуда идти. Я помню, что должна Вам кучу денег, но сейчас вернуть их не смогу. Я бы всё продала, но мне и продать, увы, нечего. По нашему договору, мне следовало бы явиться в Харьков и выйти замуж за того человека. Но молю Вас, Аполлинарий Матвеевич, избавить меня от этой участи. И если уж Вы хотели отдать мне те три тысячи в приданое, пусть лучше они станут приданым к моему расстроившемуся замужеству с Садовским. А мой несостоявшийся жених вернёт Вам свой долг по векселю.

Передо мной не так уж много дорог: замужество, бордель, монастырь. Что ж, в борделе я чуть было не оказалась, замужем и в монастыре почти побывала. Пробовала я пойти иным путём, да не тут-то было. Мне нужно что-то ещё, совсем другое – новое. Но что это, каким может быть это новое, я не знаю. А хуже всего, что непонятно, откуда начинать поиски. Что ещё испробовать – не знаю, на что решусь – не ведаю. Да и добавить мне больше нечего.

Прощайте, Аполлинарий Матвеевич. За всё Вам спасибо.

Обнимаю Вас. Ваша О.»

После того как наконец все письма были прочитаны, Аполлинарий Матвеевич несколько дней не выходил из своего кабинета и никого у себя не принимал. Даже Татьяне пришлось оставлять свои подносы под дверью. Кроме того, ей было велено в дом никого не пускать и говорить всем, что хозяин отбыл в столицу. Когда же он прервал своё затворничество, Татьяна про себя отметила, что старик ещё постарел за несколько дней. Во всяком случае, похудел и осунулся. Так оно и было.

А что же Ольга? В тот же день, когда написано было последнее письмо к Аполлинарию Матвеевичу, Ольгу можно было увидеть и на Васильевском острове, где помещался «Лондон», и на Дворцовой набережной, на Невском, где толпился народ, преимущественно солдаты и рабочие. Были и женщины, и шнырявшие между взрослыми дети. Только сейчас Ольга заметила, что город переменился, что Петроград – это уже не тот Петербург, из которого она отправилась в путешествие вокруг Скандинавии. Казалось, что в городе начинала бродить какая-то невиданная закваска, отчего столица империи пришла в движение, расползаясь и теряя формы. Город стал неопрятен – улицы были нечищены, а люди злы. У продовольственных лавок стояли длиннющие очереди из женщин, подростков и смотрящих исподлобья стариков. Лица у всех были недовольные, то и дело до Ольги долетали странные слова: «п о пили нашей крови». Слова эти повторяли самые разные люди, причём говорил всяк по-своему: у кого выходило в прошедшем времени, у кого – в настоящем, кто-то задавался вопросом «доколе?», а кто-то, напротив, грозил перейти к решительным мерам.