Светлана Замлелова - Исход

– Да, Владимир Иванович, – благодарно улыбнулась она Туманову. – Я хотела идти в монастырь.

Аполлинарий Матвеевич Искрицкий, выслушав приговор суда, вернулся в Харьков. Перед тем как покинуть столицу, он побывал на квартире в Кузнечном переулке, где жила прежде Ольга с Садовским, поговорил о чём-то с дворником, разыскал Пашу. После чего квартира была прибрана и закрыта. Ключи оставались у дворника и у Паши, обязавшихся дождаться Ольгу, а до той поры, пока она не вернётся, в квартиру никого не пускать и без особой нужды не входить. Предполагалось, что в дальнейшем, по истечении десяти месяцев, Ольга сама распорядится квартирой.

Всё это было подробнейшим образом описано в письме, отправленном в Литовский замок, и Ольга получила представление о каждом шаге, который надлежало ей сделать по выходе из своего узилища.

Распорядившись квартирой и оставив на имя Ольги денег в банке, Аполлинарий Матвеевич уехал. А вскоре в Харьков пришло унылое письмо с Тюремного переулка в Петербурге. Ольга описывала свой новый быт, соседок, бывших, по её мнению, сплошь несчастными и безвинно пострадавшими. Причём страдавшими если и не за правду, то уж точно за любовь. Почти в каждом письме она просила её простить, хныкала и ужасалась будущего, не зная, как теперь жить, что делать и чему себя посвятить.

Аполлинарий Матвеевич, распознавший довольно быстро беспокойный характер и увлекающуюся натуру, отлично понимал, что похождения и поиски цугундером не закончатся. И что Ольга не просто не угомонится, наученная тягостным опытом, но при первой же возможности метнётся в другую сторону. И будет метаться до тех пор, пока не обессилит или не погибнет. Ну или не вырвется на свободу. Есть птицы, легко переносящие неволю. Но есть и такие, что гибнут, не умея вырваться из клетки. Зная, что Ольга скоро покинет свой страшный замок, Аполлинарий Матвеевич напомнил ей о женихе, будто бы не возражающем против оригинального погашения долга. Написал он это без всякого участия со стороны своего должника, зная наперёд, что Ольга на предложение не польстится. Если бы всё-таки Ольга надумала приехать, Аполлинарий Матвеевич нашёлся бы, что сказать и как устроить её судьбу, обойдясь даже и без старого векселя. Но он был уверен, что Ольга в Харьков не поедет. Более того, какое-то смутное предчувствие говорило ему, что Ольгу Ламчари он уже никогда не увидит. И тем не менее Аполлинарий Матвеевич решил вооружиться терпением и ждать. И очень скоро ожидание его было отчасти вознаграждено. Вскоре после освобождении Ольги из Литовского замка он получил письмо из Москвы.

Ольга не долго думала, в какой именно монастырь ей отправиться. Перебирая в уме все известные города, она пришла к выводу, что Москва, как ни странно, единственный город, куда она готова была ехать без сожаления и отвращения. Ольга решила, что это важно. Следующий шаг был за выбором обители. Ольге были известны несколько монастырей в Белокаменной. Но опять же наиболее приятные воспоминания связывались для неё с посещением монастыря на горке. Ольга так и написала Аполлинарию Матвеевичу: «…Я не знаю – как, и не хочу жить обычной жизнью среди обычных людей. Повседневность со всеми хлопотами и однообразной суетой мне опостылела. Когда-то в Москве мне нравилось бывать в монастыре на Кулижках. Туда, возможно, я и отправлюсь. Простите меня, Аполлинарий Матвеевич. Возможно, я никогда не смогу вернуть Вам долг. Но я всю мою жизнь буду молиться за Вас…»

И вот уже Ольга, пока только послушница, не сомневалась, что нашла наконец приют, что в стенах этой обители Господь попустит провести ей остаток дней. Она носила полуапостольник, но уже думала о рясофоре и камилавке, памятуя, что матушка-игуменья не раз намекала на возможность сократить время ношения одного лишь подрясника.

Ольга хлопотала в пекарне, пела в хоре, слёзно и горячо молилась, повторяя наравне с обычными молитвами: «Зачем я не могу нести, / О мой Господь, Твои оковы, / Твоим страданием страдать, / И крест на плечи Твой приять, / И на главу венец терновый!..» И томик сочинений графа Толстого покоился в её келье под молитвословом. Не раз от сестёр Ольга слышала, что монастырская игуменья мать Елпидифора благоволила ей. И не зная, как относиться к этому и нет ли здесь какого-нибудь соблазна, Ольга, по старой привычке своей, простодушно радовалась. Отчего и сёстры считали её «ужасно милой». Ей казалось, что она снова обрела семью и стала самой собой, той самой Ольгой Ламчари, которая жила когда-то, не мудрствуя, и радовалась всему, что окружало её.

Но вот однажды, спустя год с небольшим, как обосновалась Ольга в обители, подкатила к монастырским воротам самая настоящая крестьянская телега, с которой сошли две молодые бедно одетые особы. Судя по одежде, однако, не крестьянки. И тем же вечером постучалась в келью к Ольге молоденькая инокиня мать Филофея и, вбежав, расплакалась со словами: «Господи! Да разве я для того в монастырь-то шла!» На вопросы недоумевающей Ольги мать Филофея отвечала так странно, что Ольга не хотела сначала и верить. Но Филофея всё плакала, заламывала руки и восклицала: «Затем ли?..» И Ольга сдалась. Впрочем, здесь необходимо произвести разъяснения.

Некоторое время назад, когда Ольги ещё не было и на свете, прошла, прокатилась по России слава о новом проповеднике и защитнике веры. Общество, как и всегда бывает в подобных случаях, разделилось в отношении к отцу Иегудиилу. Скептики посмеивались и считали его за сумасшедшего. Склонные к восторженности благоговели и видели признаки святости.

Раскол усугубился, когда молитвенник и аскет издал брошюру, где кроме проповедей и обличения масонов представлено было его собственное житие. Из жития этого можно было узнать, что необыкновенными были обстоятельства самого появления на свет будущего подвижника. Одно то, что младенец увидел свет Божий в хлеву (в доме о ту пору отпевали преставившегося деда), говорило понимающим людям слишком о многом. К тому же он явился с разверстыми очами, не отклонявшимися от лучей солнечных, прямо смотрящими на дневное светило. Персты же на деснице младенец имел сложенными яко же есть обычай персты слагать.

Словом, рождение отца Иегудиила, им же самим описанное, не уступало в блеске и славе рождению великих святых. И это нисколько не смущало отца Иегудиила, описавшего не только своё появление на свет, но и дальнейшее пребывание в юдоли плача и скорби. Земля встретила будущего подвижника неприветливо, что и неудивительно, ведь слуги бесовские, чуя святость, имеют обыкновение восставать на неё. Именно по этой причине будущий отец Иегудиил сызмальства терпел поношения и гонения, несмотря даже на необыкновенные способности и тишайший нрав. Так, во всяком случае, отец Иегудиил сам о себе отзывался.