Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

С уважением,

Господа!

Ваш респондент пишет, что он глубоко потрясен мыслью об «оскверненных призраком коммерческого туризма» полях битв на Сомме. Только что вернувшись после такого тура, я обязан категорически возразить этому утверждению. Наша поездка имела совсем иной характер. Мы с женой совершили это паломничество с величайшей скорбью и с единственной целью почтить память двух наших сыновей, которые погибли в этой войне. И посещение мест, где погибли наши дети, принесло нам огромное утешение.

Кроме того, туристы, подобные нам, приносят в эти районы ощутимый, чрезвычайно важный доход, помогая тем самым выполнить невообразимую по трудности задачу, стоящую перед этими регионами, – задачу восстановления их городов и деревень, которые разрушила война.

Жертва, которую понесли наши отважные соотечественники, никогда не должна быть забыта. Мы считаем, что экскурсии по полям сражений – это способ напомнить всем, как важно стремиться к миру во всем мире и через десять лет, и через столетия.

С уважением,

Это было похоже на какой-то очень странный сон: она стояла здесь, на палубе парохода, над головой – голубое небо и солнце, отражавшееся от поверхности моря бесчисленной бриллиантовой россыпью. Справа от нее – серые покрытые шифером крыши маленького городка, как-то виновато прижавшегося к подножию этих величественных утесов, – она никак не ожидала, что скалы окажутся такими высокими и такими ослепительно-белыми.

Как-то не верилось, что она впервые в жизни вот-вот покинет берега Англии. Она вовсе не искала и, уж конечно, не желала подобного приключения. С какой стати ей пересекать эту ненадежную полоску воды, этот Ла-Манш, чтобы повидать страну, которую совсем недавно целых четыре года буквально разрывали на части ужасающие трагические события? Ей всего двадцать один год, и она считала, что в ее короткой жизни и так было более чем достаточно трагизма. К чему еще какая-то новая опасность, новая сердечная боль? Нет уж, избавьте!

Теперь, когда наступил мир, единственное, чего ей хотелось, – жить спокойной, упорядоченной жизнью и в память о своем любимом работать, пытаясь искренне поддерживать тех, кто, как и она сама, скорбит о погибших близких. Боже, боже, как же их много таких! Трагедия не обошла стороной ни одну семью. Но теперь она будет держать эмоции в узде и никому больше не позволит разбить ей сердце. «Это лучшее, что я могу сделать, – писала она в своем дневнике, – единственное, что я могу сделать теперь, когда он отдал свою жизнь за наше будущее, за то, чтобы спасти нас от этих гуннов. Что еще мы можем сделать, чтобы все это имело какой-то смысл?»

Когда однажды в начале июня, после того как подали чай, его родители усадили ее в одно из своих мягких кресел и торжественно вручили брошюру компании «Томас Кук», она сначала подумала, что это какая-то шутка.

«Туры по полям сражений в Бельгии и Франции», – прочла она вслух. Кому захочется ехать и глазеть на такое?..

Она заметила, как вздрогнула Айви, и слова застыли у нее на губах. Ее свекровь была слабой, хрупкой, как хрустальная ваза, и она не могла смириться с тем, что ее единственный сын мертв. С тех пор как Руби узнала эту семью – а это казалось целой вечностью, – Айви никогда не проявляла общительности и отличалась слабым здоровьем.

Когда Руби только начала с ним встречаться, ей показалось довольно странным, что он редко приглашает ее к себе домой. «Маме немного нездоровится», – обычно говорил он. Или: «Она жалуется, что я ей мешаю». Сейчас же от Айви и вовсе осталась только тень. От недостатка свежего воздуха она была бледная как привидение. Почти все время она проводила в постели или просто не выходила из своей спальни.

Руби и Берти познакомились в школе и были друзьями до тех пор, пока однажды, когда они вместе возвращались домой, он украдкой не взял ее за руку. Они не остановились, не произнесли ни слова – просто продолжали идти молча. Но тепло его прикосновения электрическим разрядом пробежало по ее руке до самого плеча, и она отчетливо поняла, что останется с этим мальчиком на всю жизнь. «Я люблю Берти Бартона!» – написала она в тот же вечер в своем дневнике и обвела эти слова кривоватым кругом из сердечек, нарисовав их красным карандашом. Она писала это снова и снова на своем пенале, в школьной тетрадке, на списке покупок, на внутренней стороне запястья. Никто никогда не сомневался, что Руби любит Берти, а он – ее.

А вскоре после этого случилась трагедия. На ее отца, бригадира в компании по строительству лодок в их маленьком городке графства Суффолк, рухнул корабельный двигатель, сорвавшийся с подъемного крана. Отец погиб мгновенно. Последующие несколько дней девочка помнила плохо. Матери рядом с ней не было – та была так опустошена, так поглощена своим горем, что у нее не хватало сил утешать Руби.

Все, что она сейчас помнила, – это то, что Берти всегда был рядом с ней, обнимал ее, когда она плакала, бесконечно заваривал чай с большим количеством сахара, выводил ее на прогулки, чтобы отвлечь ее своими историями о природе: какая птица и какую песню пела; в каких местах предпочитают расти те или иные цветы и как их цветение точно совпадает по времени с появлением определенных насекомых; какие норы в земле роют барсук, лиса или кролик. В ее представлении он почти в одночасье превратился из подростка-школяра в настоящего мужчину.

От дружеских похлопываний по плечу и прогулок за ручку они вскоре перешли к несмелым поцелуям, жарким тайным объятиям за садовым сараем, и вскоре он признался ей в любви. Однажды, когда они сидели дома одни, он опустился на одно колено и преподнес ей обручальное кольцо с бриллиантом, на покупку которого, как виновато признался сам Берти, ему одолжил денег отец.

Ее Берти стал для нее целым миром. Она никогда не смотрела на других парней и была уверена, что никогда и не взглянет. Он тоже утверждал, что она была единственной девушкой для него на веки вечные. «Берти и Руби, навсегда!» – писала она огромными буквами на свежей странице в своем дневнике, окружая слова еще большим количеством сердечек.

Они идеально подходили во всех отношениях: физически очень похожие, оба с вьющимися темно-русыми волосами и веснушчатой кожей – не слишком красивые, но и не уродливые, просто «нормальные», как он любил говорить. Подходящая пара нормальных людей. Он говорил, что ее карие глаза были как имбирное вино; она же утверждала, что его глаза цветом больше напоминают лесной орех. Они оба любили танцевать, гулять, а по вечерам рассказывать всякие глупые истории и играть в карты в пабе в компании близких друзей. И конечно, они собирались жить долго и счастливо. Ей и представить было трудно, что все может обернуться иначе.