Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане

— Нет, я не упоминал аспидного масла, — с легким раздражением сказал мистер Годфри. — Но, если мне расскажут, что это, я постараюсь его упоминать.

— Схожу за словарем, — решил Роджер.

— Кто-нибудь из присутствующих знает об этом масле? — поинтересовался инспектор.

— Или хотя бы встречал людей, способных его упоминать, — сказал мистер Годфри.

— Наверное, что-то из кулинарии, — предположила Джейн. — Надо спросить миссис Хислоп.

— Daveridion, — сообщил Роджер, выходя из дома со словарем. — Летучее масло, его получают через возгонку цветов лаванды.

— Инспектор, — сказала мисс Робертсон, — вы же не думаете, что кто-то из нас способен убить Эмилию. Это нелепость, мы все ее любили. Наверное, в дом кто-то забрался.

— Главный вход был закрыт, — пробормотала Джейн.

— Почему, кстати? — спросил инспектор.

— Не знаю, все так привыкли… его забывают отпереть, никто им не пользуется, все ходят через садовую калитку. Глупо, конечно, ведь когда идешь из Бэкинфорда, приходится обходить дом.

— А следы взлома? — спросил Роджер. — Davier, клещи, которыми дергают зубы.

— Нет, — сказал инспектор.

— Это был кто-то чужой, — сказала мисс Робертсон. — Сегодня я плохо спала и уверена, что кто-то пытался проникнуть в мою комнату.

— Вы уверены? — спросил инспектор. — Почему вы так думаете?

— Я проснулась ночью и смотрела на дверь в темноте. За ней явственно ощущалось чье-то присутствие. С вами бывает так, что вы чувствуете присутствие?

— В детстве со мной такое было, — сказала Джейн, — когда я читала «Удольфские тайны» на ночь. Мама мне сказала, чтобы я перестала это делать, и присутствие пропало.

— Я уверена, что дверную ручку кто-то трогал, — сказала мисс Робертсон, качая головой.

— Debacle, — сообщил Роджер, — отдаление пустых кораблей от пристани для приближения нагруженных.

— Роджер, перестань, — сказала Джейн.

— Я знаю, кто это, — вдруг сказал Роджер. — Это мясник. Мясника никто не замечает — он словно ветерок, забытый сон, мгновенная комбинация зеркал, — а он ездит всюду со своей кровавой тележкой и делает что ему подсказывают наклонности. Мясник или почтальон.

— Мясника никто не видел, — возразила Джейн.

— Вот об этом я и говорю, — значительно сказал Роджер.

— А почтальон поговорил с Энни и уехал на своем велосипеде навстречу Бэкинфордской битве. Нет, в самом деле, как бы он мог пройти в дом?.. Его бы заметила Энни, или я, когда сидела в саду, или Эдвардс, который подстригал кусты возле дома, или его облаял бы Файдо.

— Это соображение касается любого постороннего, который хотел бы попасть в дом через сад, — заметил инспектор.

— Иначе говоря, — сказал Роджер, — ваше внимание сосредоточивается на нас.

— А как же человек в черном? — спросила Джейн.

— В самом деле, — подхватил мистер Годфри, — давайте обсудим человека в черном, а то здесь удивительно мало удольфских тайн на нашу голову.

— Простите, инспектор, — продолжала Джейн, — может, это тайна следствия и я не должна этого делать, но вчера Дама башни…

— Кто?..

— То есть миссис Хислоп… извините, ее все так зовут. В Эннингли-Холле кухня находится в самой древней части здания. Когда-то это была башня. Говорят, в ее подвалах держали узников и морили их голодом. Она очень старая.

— Там есть подземный ход, я уверен, — сказал Роджер. — Он выходит прямо на поле битвы при Бэкинфорде. Когда йоркский шериф…

— Ради Бога!.. — возопил мистер Годфри.

— Покойный сэр Джон прозвал миссис Хислоп Дамой башни, — продолжала Джейн, — а еще Стрелком во тьме, потому что у нее аллергия на куриные яйца и большую часть того, что она готовит, она не может попробовать. Все знают об этих прозвищах, и миссис Хислоп о них знает, но считает, что они представляют собственность сэра Джона и что с тех пор, как он умер, никому нельзя ее так называть, так что мы стараемся следить за собой, хотя постоянно…

— Есть вещи, от которых не убережешься, — заметил Роджер.

— Вы говорили о черном человеке, — напомнил инспектор.

— Да, простите. Дело в том, что вчера миссис Хислоп успела пересказать каждому все то, что она рассказывала вам, и как она застала Энни около дома с каким-то человеком, одетым в черное, и как Энни говорила ему: «Это насчет старых хозяев», а потом утверждала, что ничего такого не было и что миссис Хислоп это послышалось. Кто этот человек в черном? Что Энни хотела ему рассказать насчет сэра Джона и тети Хелен? Может быть, это имеет какое-то отношение к делу?

— Джейн, — сказал Роджер, — ты же не думаешь учить инспектора, что и как ему делать. Один итальянский художник писал в каком-то монастыре не помню что, и оно у него вышло наилучшим образом, вплоть до последних мелочей, такой уж он был добросовестный человек; а потом наступил праздник, и монахи сняли покрывало с росписи, думая, что ему незачем что-то еще подправлять. Когда художник узнал, то расстроился хуже некуда и, разгневавшись на монахов из-за их непочтительности, взял молоток и снес все росписи, начиная от главных персонажей и заканчивая мелкими подробностями, и так основательно прошелся по всей своей истории, что от этого вот, чего я не помню, ничего не осталось. Монахи, конечно, раскаялись, но было поздно, он ни за какие деньги не соглашался взяться за это заново и только на выходе, у самой двери, написал им виноградарей, подвязывающих сухие ветки вместе с какими-то чудовищами, так что монахи не знали, сохранить ли им эту фреску ради прекрасной работы или сбить ее из-за чудовищ, которые смущали народ. Не надо отвлекать людей, когда они занимаются любимым делом.

— Да, конечно, — сказала Джейн. — Я ничего такого не имела в виду.

— По-моему, — сказал мистер Годфри, — сейчас все здесь смотрят друг на друга и думают об одном и том же.

— Инспектор, — громко сказала мисс Робертсон, — я знаю, что мы сделаем. Я предлагаю каждому, кто здесь есть, сказать, что он не убивал Эмилию. Мы сбережем вам время. Я уверена, что никто не солжет.

— Да-да, — саркастически произнес мистер Годфри.

— Мистер Хоуден, вы не могли бы…

— Почему я? — недоуменно спросил Роджер. — Впрочем, если вы настаиваете… Я не убивал Эмилию.

— Большое спасибо, мистер Хоуден, — с необыкновенной выразительностью произнесла мисс Робертсон. — Джейн, милая…

— Я ее не убивала, — серьезно сказала Джейн.

— Мистер Годфри, пожалуйста…

— Я бы обратил внимание присутствующих, — медленно сказал тот, — на формулировку нашей клятвы. Мисс Робертсон не предлагает тому, кто сделал это, признаться — в этом был бы хоть какой-то смысл. Она просит каждого сказать: «Я не убивал Эмилию». Легко заметить, что любой воспитанный убийца без затруднений выполнит эту просьбу и примет участие в спектакле, который, не утруждая ничьей искренности, позволяет каждому выставить в лучшем свете свою учтивость. Я отнюдь не думаю, что сформулировать клятву именно так мисс Робертсон побудило какое-то намерение, хотя сама она уклонилась ее произнести, — нет, я уверен, что одно лишь чудесное простодушие и женская небрежность причиной…