Татьяна Беспалова - Похищение Европы

Русский просто хотел привлечь внимание Шурали и потому, наверное, толкнул его под локоть. Шурали уставился на него, пытаясь изобразить на лице преданность и любопытство.

— Ну и рожа у тебя! Волосы чернее вашей проклятой нефти, а глаза, как у старика. Сколько лет воюешь? — русский усмехнулся. — Смотрю я на степь и представляю себе белый сумрак. Знаешь ли ты, брат-пушту, что такое белый сумрак? Нет, ты этого не можешь знать. Так бывает у нас в Тюменском крае, в начале зимы, ближе к вечеру. Смотришь в окно, а там и бело и темно одновременно!

Внезапно он подскочил, замахал руками, задыхаясь воплем.

— Эййй! Ээээ! — хрипел он и пена выступила на его губах.

Шурали прижал к глазу трубу оптики. Действительно, по извилистой грунтовке в их сторону пылил желто-крапчатый «Хамвей».

— Наводи! — хрипел Затычка. — Огонь!

Бородатый наводчик-курд припал глазом к окуляру системы наведения. Шипение, хлопок, металлический лязг, вонь выхлопа. ПТУРС [3] ПТУРС – противотанковый реактивный управляемый снаряд. низко прошел над их головами, но русский не только не пригнулся — он подпрыгнул! Неужели намеревался оседлать ракету? Настоящий слуга шайтана!

Шурали не отпускал хамвей из перекрестья прицела. Автомобиль несся на предельной скорости. Траектория его движения точно соответствовала изгибам грунтовой дороги. Похоже, смертник знал о минном поле и, намереваясь непременно донести свой смертоносный груз до их позиции, тщательно избегал обочин. Шурали следил за полетом ракеты. Курд совершил пуск из установки «Милан». Смертник-водитель «Хамвея» заметил момент пуска и резко свернул вправо, спрямляя изгиб дороги. Ракета виляла дымным хвостом, несколько раз меняя направление полета. Шурали через пару секунд стало понятно — она упадет позади движущегося хамвея.

— Мимо! — прошептал он, отнимая от глаза прицел.

— Как же так? Ведь перед нами минное поле! Говорю же, надо бить по грунту. Эй, где гранатомёт?

Он выскочил из траншеи и побежал в ту сторону, где возле бригадной БМП копошились наводчики противотанковых установок. Один из них — туповатый и нерасторопный малый из числа новобранцев — готовил к залпу «Джавелин» [4] ПТРК «Джавелин» – переносной противотанковый ракетный комплекс. . Шурали разметал расчет дарами приклада. Его винтовка с богатым обвесом не успела коснуться земли, подхваченная русским.

— Не нравятся мне системы «выстрелил и забыл» [5] Системы «выстрелил и забыл» – цифровая система наведения, которая действует по принципу «выстрелил-забыл»: система сама сопровождает цель и осуществляет наведение на неё ракет. . А винтовка у тебя хорошая. Эй дабл ю. А оптика! Наверное, сквозь землю видишь, э? — русский бормотал, пока Шурали пристраивал на плечо прицельно-пусковую систему. Где-то под гусеничной тягой БМП всё ещё барахтались в пыли двое новобранцев Затычки — штатный расчет «Джавелин».

— Готовься к залпу! — рычал Затычка.

— Огонь! Огонь! — вопили вокруг.

— Ещё погоди немного! — шептал над самым его ухом русский. Шурали оглянулся. Ловкач смотрел в прицел его AW. — Теперь пора! Давай!

Секундная заминка. Цель найдена. Шурали привел в действие пусковой механизм. Хлопок оглушил. Отдача ударила в плечо. Вонь выхлопа заполнила легкие. Перед его глазами возник волчий оскал русского.

— Нет, не люблю я системы «выстрелил и забыл». Но мы с тобой не промахнулись, Шурали!

Ах, как он был прав! Пара медленных секунд — и за плечами его вознеслась разрастаясь дымная гора. Протуберанцы адского пламени пронзали её вдоль и поперек. За восторженным воем товарищей Шурали не расслышал звука разрыва.

— Аллах акбар! — вопили на все лады бойцы бригады Затычки.

— Аллах акбар! — рычал грозный командир.

— Аллах акбар! — повторяли потрескавшиеся губы русского.

— Аллах акбар! — воскликнул Шурали, сбрасывая с закосневшего плеча прицельно-пусковое устройство ПТРК.

Они забрались на броню. Русский достал из кармана куртки недогрызенный початок вареной кукурузы и протянул его Шурали.

— Бери! Пучит меня от местной еды. Хочется настоящего парного мяса. Но не баранины. Она слишком жирная. Ещё хочу вареной картохи. Да, я стал воином Аллаха, но брюхо по-прежнему остается русским, — он говорил в обычной своей манере, посыпая тесто речи приправами из смеси русских и арабских бранных слов.

— Кто ты? — спросил Шурали на языке дари. — Твоё имя Ибрагим Абдула. Я слышал — так называл тебя Затычка.

— Алёша, — ответил русский. — Можешь называть меня и так, пушту. Пусть это будет моим погонялом в этой банде. И ещё мне не понятно. Ты опытный человек — давно воюешь, вот и ответь. Как же так? Мы заходим в Алеппо с севера и должны увидеть трехцветные флаги с двумя зелёными звездами. А что мы видим? Смертника на хамвее? На придурков Башара Асада это не похоже. Они трусливы как шакалы.

— Скорее всего — это бригада Лива-Алькудс. Палестинцы, — улыбнулся Шурали. — Шакалы Асада берегут свои жизни. А ты знаешь язык пуштунов! Я рад!

— Послушай, браток. Я сидел в тюрьме, — проговорил Алёша. — Недолго. Обвинили напрасно. А потом моими наставниками стали салафиты.

— Ты говоришь на языке дари довольно свободно, а на арабском ещё лучше, — заметил Шурали. — Я отлично понимаю тебя. Но, если позволишь, я не стану называть тебя твоим новым именем, Ибрагим Абдула. Я стану называть тебя так же, как называла тебя твоя матушка. Ты не против?

Молодая борода русского заметно дрогнула.

— Хорошо. Алёша — это моё имя из прошлой жизни.

— Так звала тебя мать?

— Я не помню матери. Сирота.

— Как же так? А дядья и тетки? А братья и сестры? Кто воспитывал тебя?

— Послушай, солдат! Я не понимаю твоих вопросов. Я просто щепка, рвань, осколок. Таких как я у нас называют Иванами, родства не помнящими. Я предатель, но может быть Аллах простит мне моё предательство, если я пролью кровь во славу его? — он снова принялся путать слова родного языка с арабскими. Шум двигателя и лязг гусениц пожирали слова, оставляя для ушей Шурали лишь обрывки фраз.

Шурали вслушивался в звучание незнакомых слов. Он чувствовал горечь, но понял дословно лишь слово: «иван». Чужая речь казалась ему слишком грубой. Угловатые слова песьим лаем вырывались изо рта его нового товарища. Никакой поэтики, только боль. Слишком много боли. Шурали осторожно положил ладонь на плечо русского.

— Вот видишь! Мой дед говорил о гяурах так: они стали забывать почитание старших. Не уважают даже своих матерей и отцов. Мужчины перестали заботиться о женщинах, дали им слишком много воли. И потому их мир рухнет. Так говорил мой дед.

Беседу их прервал грозный оклик Затычки. Их БМП вкатился на окраинную улицу пригорода Халеба. Степь кончилась. Теперь их со всех сторон обступали угрюмые руины. Хруст каменного крошева под гусеницами, горький запах пороховой гари пополам со сладким душком мертвечины — вот основные приметы нынешних сирийских городов и Халеб в этом смысле не хуже и не лучше, чем любой другой.