Дженнифер Иган - Манхэттен-Бич [litres]

– Где же ваша сестра? – спросил он.

Мисс Фини провела его в комнату, где с трудом умещались две узкие кровати. Единственное окно зашторено. На одной кровати лежит, раскинувшись, будто в эротическом забытье, красивая девушка; в полумраке ее светлые кудряшки походят на рассыпавшиеся по подушке монеты. Это зрелище смутило Декстера. Он шагнул поближе, поморгал – может, видение рассеется, – и вдруг понял, что такое выражение лица бывает у человека, который либо очень напуган, либо испытывает смертные муки. Руки и ноги судорожно подергиваются, движения совершенно непроизвольные. На девушке синее бархатное платье и шерстяные чулки; судя по всему, она спит. Декстер представил себе, каких усилий стоило ее одеть, и у него полегчало на душе: все-таки он выполнил свое обещание и приехал.

– С виду она… здорова, – проговорил он: надо же было что-то сказать.

– Правда?..

Сестра смотрела на лежащее перед ними увечное создание с такой любовью и гордостью, что Декстеру стало не по себе: и зачем только он влез в эту тяжелую семейную историю. Впрочем, то был не его выбор. Это целиком затея мисс Фини.

– Так, что теперь? – спросил он, стремясь перейти к делу.

– Сейчас принесу наши пальто.

Декстер чуть не рванулся за ней прочь из комнаты, до того ему не хотелось остаться наедине с калекой. Он подошел к окну и поднял штору – проверить, на месте ли “кадиллак”. Потом обернулся и с облегчением увидел, что глаза у распростертой на кровати девушки закрыты. А каково же было Фини, ее отцу, изо дня в день смотреть на такую дочь? – мелькнула мысль. Истинное мучение. Думать о том, что могло бы быть под этими чудесными кудрями. Может, потому он и сбежал? Если сбежал. Декстеру нравятся ирландцы, его тянет к ним, хотя порой они не оправдывают доверия. И дело не столько в двуличии, сколько в органически присущей им слабости, будь то пьянство или что-то иное, доведшее их до алкоголизма. Когда нужно придумать хитрый план, без ирландца не обойтись, но чтобы его успешно осуществить, понадобится либо итальянец, либо еврей, либо поляк.

В спальню вернулась мисс Фини, склонилась к сестре и ловко натянула на ее сведенные судорогой руки темно-синее шерстяное пальто. Такая сноровистость сама собой не приходит, размышлял Декстер; сразу видно, что она годами ухаживает за сестрой. Всю жизнь.

Он приподнял калеку на кровати и взял на руки. Только уловив запах ее тела, он осознал, что опасался тяжелого духа, типичного для плохо проветриваемых помещений. Но от нее пахло свежестью, прелестным цветочным ароматом, характерным для женских кремов и шампуней. Так пахнет от девушки, которая с утра приняла ванну и, дочиста брея ноги, высунула из пены только пальчики. Стараясь не стукнуть калеку головой о притолоку, он внес ее в гостиную; золотистые волосы рассыпались по его рукаву.

– Как ее зовут? – спросил он.

– Ох, простите! Лидия. Лидия, это мистер Стайлз. Он любезно предложил свозить нас на пляж.

Не совсем так , криво усмехнулся Декстер, шагая к выходу следом за мисс Фини с ее сестрой на руках. Когда он снова взглянул на Лидию, она уже открыла глаза и пристально смотрела ему в лицо. Этот зрительный контакт физически поразил Декстера: ощущение было такое, что в него вцепились две руки. Ярко-синие глаза, не моргая, уставились на него, точь-в-точь как глаза кукол, с которыми в детстве играла Табби.

Спускаясь по лестнице со своей ношей, он поглядывал на грязные стены и ступнями нащупывал лестничные повороты. Это было непросто.

– Какая она сегодня спокойная, – восхитилась шедшая следом здоровая сестра. Она несла складное инвалидное кресло, на вид оно было потяжелее Лидии. – А когда ее несет Сильвио, она хнычет и кричит.

– Я польщен.

Когда они вышли на улицу, мисс Фини окликнула пару ребятишек по имени и поздоровалась. Декстер перевалил калеку на другую руку, чтобы открыть заднюю дверь машины и положить увечную девушку на заднее сиденье, но ее сестра поспешно сказала:

– Если вы не против, мы бы предпочли ехать на переднем сиденье.

– Но сзади больше места.

– Я хочу, чтобы она все видела.

– Как угодно.

Ее торопливость передалась и ему; он быстро обошел автомобиль и открыл переднюю дверцу. Мисс Фини скользнула на сиденье, и Декстер передал калеку-сестру ей на руки. Даже в машине серии 62 переднее сиденье для двоих тесновато. Он запер переднюю дверцу изнутри, и тут до него дошло, что он очень рассчитывал вернуться к роли водителя, а не спутника этих девушек.

Доброе дело не нуждается в оправданиях , всякий раз повторял отец, поручая маленькому Декстеру отнести миску с недоеденными фрикадельками бездомным и бродягам, слонявшимся возле увеселительных заведений неподалеку от его ресторана. И теперь, засовывая тяжелое инвалидное кресло в багажник, Декстер бормотал себе под нос: Доброе дело не нуждается в оправданиях.

Отъехав от детей, он направился прямиком назад, во Флэтбуш. Если так пойдет и дальше, то к обеду он уже будет в “Никербокере”, решил Декстер и приободрился. На соседнем сиденье послышалось хныканье.

– Она разговаривать может? – спросил он.

– Раньше умела. Не разговаривать, а только повторять слова.

– Это уже речь, правда? А насколько она ее понимает?

– Этого мы не знаем.

Мы. Скорее всего, она имеет в виду мать. Иначе как бы она, вполне здоровая девушка, могла бы работать на верфи, а вечером еще и в “Лунный свет” заглядывать? Калеке нужен постоянный уход; таких обычно помещают в дом инвалидов. Он вспомнил, что мисс Фини старалась побыстрее сесть в машину, и решил не задавать вертевшийся на языке вопрос: знает ли мать об их сегодняшнем путешествии? Это не его забота. Он уже и так в курсе их семейной жизни, с него хватит. Миновав Грэнд-Арми-плазу и Проспект-парк, они направились на Оушен-авеню. Мысли о его покойной матери не оставляли Декстера – будто воспоминания о колокольчике вызвали ее тень, и она уже не желает уходить. Ему вспомнилось время, когда мать еще была здорова – до того как второй ребенок, тоже мальчик, родился мертвым. Декстеру тогда было семь лет. Эта драма надорвала ей сердце: все, что в ней было прочного, надежного, стало жутко хрупким, словно часы из сахара. Эта внешне неприметная хрупкость отличала ее от прочих матерей: те зачастую не обращали внимания на своих многочисленных крикливых чад или же отвешивали им оплеухи. Оба, и мать, и сын, сознавали, что она его скоро покинет, но виду не показывали. Она перестала заниматься рестораном – после многолетних стараний отец Декстера его все-таки открыл – и остатки сил отдавала сыну. Большую часть времени она спала. Когда Декстер приходил домой обедать, для нее наступало утро, она просыпалась от топота его башмаков: он бегом промахивал четыре лестничных пролета до двери их квартиры. Других детей дома ждали хлеб, молоко и остатки окорока, а Декстер уплетал полноценный, разогретый в духовке обед, его накануне ночью приносил из ресторана отец. Мать, свежая, выспавшаяся, радостно встречала его, засыпала вопросами, смеялась и целовала, но вскоре ему уже надо было опять идти в школу, и она вновь скрывалась в будуаре, усыпанном думками – их специально для нее заказывал отец Декстера, – и восстанавливала силы к следующему приходу сына.