Мурадис Салимханов - Первый снег

– А что с ним? – удивился учитель, – ты ведь так хвалил его.

– Не в нем, а в его жене. Считает, что я занимаю лишнюю площадь, не пускает ко мне в комнату внуков, хотя деньги мои она у сына забирает до копейки.

– Ну а что, – сказал ему в ответ учитель, – ты ведь сам выбрал такую жизнь и сам, всегда, в любое время можешь изменить ее.

– А как я могу изменить ее? – спросил Муртуз.

– Понимаешь, – ответил учитель, – ведь нас никогда не спрашивают, хотим ли мы родиться на этот свет или не хотим. Если тебе повезло родиться богатым и здоровым, ты так и летишь, с рождения получив пинок в виде условностей и традиций, и так к своему концу, не успевая ни над чем задуматься. А если родился больным, хромым или еще с каким изъяном, то тоже летишь так же, только пинок побольнее и условности пожестче. Вот ты. Если бы тебе перед рождением сказали, что будешь одноглазым и женишься на горбатой не любимой женщине, а потом дети твои будут тебя ненавидеть, и ты за свою жизнь не увидишь ничего, кроме телевизора и этой мастерской, ты подписал бы контракт на жизнь?

Муртуз призадумался и ответил:

– Я понял тебя, если отбросить все правила вроде тащить эту жизнь, превозмогать себя, преодолевать трудности, быть как другие – то, наверное, нет. Отказался бы рождаться, – засмеялся Муртуз. – И я бы, если мне обещали два здоровых глаза при рождении, выбрал бы себе другое имя, другую судьбу. Мне не нравится мое имя и прожитая мною жизнь. Мне временами кажется, что в моей судьбе еще до моего рождения уже не было одного глаза, и мне было суждено прожить такую жизнь. Ты удивительный человек, – сказал он учителю, – ты заставляешь думать о тех вещах, о которых я никогда бы не подумал. Я уже представил себе: вот меня не было бы на этом свете, и ничего не изменилось бы. Здесь сидел бы другой гравер, так же шел дождь со снегом и, может, точно так же этот гравер не хотел бы идти домой. Я подумаю над всем, что ты сказал. Сожалею, но я не привык быстро думать, это удел немногих. Однажды я смотрел какую-то передачу, и там один умный человек говорил, что, если не можешь воздействовать на эту жизнь, то будь просто наблюдателем и получай удовольствие от этого. Тогда я был с ним согласен, а теперь вижу, что ошибался. Просто наблюдать – всегда означает соглашаться. Как-то я был у муллы в мечети и рассказывал ему все то же, что сейчас рассказывал тебе. И он сказал мне: «терпи, и ты попадешь в рай, а там в райских кущах неземные удовольствия и счастье неизмеримое». Я ведь всегда был и есть и остаюсь правоверным мусульманином, не пропустил ни одной молитвы, нес свои недостатки, терпел свое уродство, брезгливость ко мне старшего сына, внуков и думал, что именно терпение и есть дорога в рай. Но он не говорил о том, что надо что-то менять. Ты умеешь слушать людей, спасибо тебе.

– За что? – удивился учитель. – Мне интересно было слушать тебя. Я почти прожил с тобою вместе и твою жизнь тоже, сейчас и я, наверное, сегодня не засну, – сказал он, взяв руку Муртуза, – помни, что всегда можешь что-то изменить.

– Ну ладно, – закончил учитель, – мне еще пару дел сделать, спасибо за чай, дождь вроде перестал, пойду я в администрацию района. Обещал директору заключение одно подготовить. Салам алейкум! И не грусти. – И направился к выходу.

– Ва алейкум салам! – попрощался Муртуз и повернулся к верстаку.

Уже стемнело, когда учитель добрался до дома, дорогу ему преградили трое ребят. «Этот?» – спросил один из них. «Этот», – подтвердил высокий парень, которого он видел со своим соседом вчера.

– Садись в машину, поговорить надо.

– Не собираюсь я ни о чем с вами говорить, – ответил учитель и пошел было вперед, однако не успел сделать и шага, как что-то ударило его в затылок, и он, падая, запомнил только яркий свет фар подъехавшей машины.

Он очнулся от боли в ноге и увидел, что правого ботинка на ноге нет, он валялся где-то неподалеку, ныл затылок, и, хотя глаз плохо видел без очков, по сыроватому запаху и тишине он догадался, что находится в каком-то подвале, было очень холодно, его куртка тоже валялась на полу, а сам он был прикован к какой-то трубе, торчавшей из земли.

– Очнулся, – сказал кто-то, – живучий гаденыш, да еще и дерзкий какой.

– Ничего, – сказал другой голос, – не таких обламывали.

Учитель повернул голову и увидел тех двоих, что встретились ему у дома. Оба были приблизительно одинакового роста, только говоривший был покряжистее, поплотнее и чувствовалось, что именно он главный в этой шайке.

– Ну что, Махмуд, – обратился к нему главный, – предлагаю тебе простой вариант. Мы отпускаем тебя домой, и ты отдаёшь нам десять тысяч долларов, и будешь платить по пятьсот баксов в месяц. Если нет, мы будем держать тебя здесь, пока не подохнешь. Понял ты, нет?

– Я понял, только платить мне вам нечего. Я ведь не должен вам ничего. И у меня нет таких денег, и я не Крез, чтобы платить вам такие деньги, у меня зарплата меньше той суммы, что вы назвали, – еле произнес учитель. – Отдайте мне ботинок второй и куртку, здесь холодно.

– Какой еще Крез? Кто это? Крыша твоя, что ли? А если даже и крыша, если что, мы и с ним переговорим, – хорохорился главарь.

– Крез – это древнегреческий царь, – вырвалось у учителя, – который чеканил монету из чистого золота, имя нарицательное.

– Смотри какой остроумный, и слова какие знает, прямо диктор телевидения, – со смешком сказал главный, – сейчас мы тебя немного наставим на нужный путь, – и приказал второму: – ну-ка займись им, и смотри только, не до смерти.

И тот второй, подошел к учителю и с размахом ударил короткой дубинкой по голове и методично начал избивать привязанного к столбу человека, стараясь попасть в места, куда особенно больно. Через несколько минут учитель безжизненно обмяк и почти не подавал признаков жизни.

– Подожди, стой! – крикнул главный, – ты убьешь его! Тормози. Завтра, Иншаллах, когда очнется, продолжим с ним разговор.

Все это время третий присутствовавший испуганно жался к стене, наблюдая всю эту картину.

– Ну-ка, ты, иди сюда, – обратился к нему главный. – Ты точно знаешь, что у него есть доллары?

– Точно! Он дал четыреста долларов алкашу этому, который ко мне пришел. Да ты и сам видел, мы у вашего человека обменяли доллары на рубли. Он же еще и на кладбище работает, там, наверное, зашибает на похоронах, – дрожащим голосом отвечал высокий. – Можно и к нему на работу наведаться, узнать.

– Какой наведаться, ты что, свое место в жизни попутал? Кладбище – это не наша земля. Сунься мы туда – нас прикрутят, и не только прикрутят, но и зароют там же. А если нам этот будет платить, то совсем неплохо. Правда, Косой? – обратился главарь ко второму. И не дождавшись ответа приказал длинному: «Завтра приходи к одиннадцати вечера, поговорим тут обо всем и заодно решим, что дальше делать. Алконавта своего предупреди, чтобы язык за зубами держал, иначе мы его отрежем ему».