Ричард Кондон - Честь семьи Прицци

— Слушай, мы сюда приезжаем время от времени. Что, если тебе захочется провести здесь пару недель летом?

— Я уже провела тут два месяца.

— Здесь жили две свиньи. Я хоть и заставлял их убираться, но разве они умеют?

Чарли пропылесосил все комнаты, застелил кровати, вымыл пол в ванных и на кухне, а затем приготовил Филарджи омлет из трех яиц, поджарил тосты, сварил кофе и отнес ему в подвал.

— У вас сорок минут на завтрак и уборку помещения. О’кей? Я буду вам очень благодарен.

Когда Чарли вернулся на кухню, Айрин заканчивала мыть посуду.

— Как мы его повезем? — спросила она.

— Я завяжу ему глаза и заткну уши и положу в машину сзади. Сначала мы поедем в Лонг-Айленд-Сити. Там развяжем его и пересадим на пассажирское сиденье. Так поедем в Нью-Йорк. Из Лонг-Айленд-Сити ты позвонишь отцу и скажешь, что я готов освободить Филарджи через пятнадцать минут, чтобы он успел предупредить людей из ФБР, которые ждут в отеле. Потом ты едешь на метро домой и ждешь меня примерно в двенадцать пятнадцать.

— О’кей.

— Он тебя до ужаса боится. Сейчас мы войдем к нему, а ты сделай каменные глаза и зверское лицо, чтобы, вспоминая тебя, он молчал все двадцать пять лет.

Филарджи вздрогнул, увидев Айрин, которая скалилась, как убийца в плохом телесериале. Чарли завязал ему глаза плотной тканью, сунул в уши затычки, связал руки, взвалил себе на спину, точно мешок, и понес наверх. В машине он уложил Филарджи сзади на пол, пока Айрин запирала дом.

Десять или пятнадцать минут они ехали молча, а затем Айрин сказала:

— Чарли, все-таки как насчет денег, что Прицци должны мне? Вдруг они откажутся платить?

— Ну не знаю.

— Чарли, Филарджи пока у нас. Он стоит минимум семьдесят миллионов. Минимум — потому что с ним они получат целый банк. Банк, Чарли! Ты можешь выдвигать любые условия, они на все согласятся. Что такое для них миллион сто? Для них это гроши, а для меня огромная сумма. Я ни разу в жизни не видела столько денег сразу. Дон Коррадо обещал тебе два с половиной миллиона, но это всего лишь обещание. Ты даже не знаешь, в Швейцарии эти деньги или нет. Так ради чего мы отдаем им Филарджи? Ради обещаний? Допустим, тебя сделали боссом, но после смерти Винсента других кандидатов в боссы не осталось. Ты нужен им, чтобы держать бизнес, потому что больше некому.

— Черт подери, Айрин, босс имеет три лимона в год.

— Ну и что? Это зарплата, положенная на этой должности. Не забывай, что не Прицци тебе делают одолжение, назначая тебя боссом, а ты им. Кроме того, они должны тебе большие бабки, которые согласились выплатить в обмен на Филарджи. Хорошо, ты везешь им Филарджи. Где бабки, Чарли?

— Слушай, Айрин, — в отчаянии сказал Чарли, — Прицци не отказались платить. Дон

Коррадо лично сказал мне, что заплатит. Я слышал это собственными ушами.

— Это сицилийская брехня, Чарли! — горячо возразила Айрин. — Где это видано, чтобы сицилийцы, получив то, что им нужно, выплачивали долг?

— Айрин, я с детства мечтал стать боссом, боссом крупнейшей в стране семьи. Семьи, которая правит Америкой наравне с сенатом или «Дженерал моторе». Ты думаешь, я откажусь от этого ради каких-то двух с половиной лимонов? Через десять лет мы будем иметь тридцать миллионов в Цюрихе, через двадцать лет — шестьдесят миллионов. Это дело верное. Мы пожертвуем небольшой суммой, чтобы выиграть в пятьдесят раз больше. Неужели ты не понимаешь, Айрин?

— Что ж, прощайте наши денежки. Прицци скорее сожрут собственных детей, чем заплатят. Ладно, плюнем на два с половиной миллиона, на пятьдесят тысяч от Винсента, на гонорар за Филарджи, но я никогда не откажусь от своих пятисот сорока. Я не успокоюсь, пока не получу их. Мне больно об этом говорить, Чарли, потому что дороже тебя у меня никого нет, но я должна. Я скажу тебе, что я сделаю. Я помогу тебе выгрузить Филарджи, я позвоню твоему отцу, я вернусь домой и подожду до пяти часов вечера. Если к пяти часам вечера Прицци не вернут мне мои деньги, я уезжаю в Лос-Анджелес и между нами все кончено.

В ее глазах заблестели слезы.

— Ладно, Айрин, — Чарли погладил ее по руке, — я сегодня же поговорю с отцом. Мы поедем к дону Коррадо и попросим вернуть деньги. Это твое право. Но только не говори мне, что ты уедешь, я этого не переживу. Все устроится, все будет так, как ты хочешь.

После звонка Айрин Анджело открыл маленькую черную записную книжку и набрал номер Хэнли.

— Дейви? Через пятнадцать минут Роберт Финли, банкир, пойдет к себе в отель.

Хэнли позвонил главному инспектору, который велел ему уведомить главного следователя, «Нью-Йорк тайме», «Дейли ньюс» и ФБР.

— Все должны знать, что заслуги по поимке преступника принадлежат нам, — сказал он.

В это время Чарли проезжал по мосту Квинсборо. Рядом сидел Филарджи.

— Через несколько минут, — говорил Чарли, — я вас высажу, и вы пойдете по Мэдисон-авеню к себе в отель. Вы не забыли, о чем я вас предупреждал?

— Не забыл.

— Вас ничто не убережет. Если вам покажут десять тысяч фотографий и на одной из них вы опознаете одного из нас, вам конец. Понимаете?

— Да, да.

— Вы ничего не знаете, ничего не слышали, никого не видели, потому что вас держали с завязанными глазами, ясно?

— Да, я понимаю.

Они ехали по Шестьдесят первой улице. На углу Мэдисон Чарли остановил машину.

— Выходите. Удачи.

Филарджи вышел, затем наклонился к окну, взглянул на Чарли и сказал по-итальянски:

— Считайте, что я вас уже забыл.

Войдя в отель через вращающуюся дверь, Филарджи пересек холл и подошел к стойке регистратора. За стойкой сидел один из младших менеджеров.

— Мистер Финли! — громко воскликнул он. — Вы живы! Как я рад!

— Мне нужно отдохнуть и позвонить, но только не в прежнем номере. Дайте мне другой.

— Конечно, мистер Финли, — ответил менеджер.

С двух сторон к Филарджи подошли какие-то люди.

— Мистер Финли? — спросил тот, что был справа.

Филарджи повернулся. Невысокий человек в шляпе, похожий на гриб, протянул свое удостоверение:

— Специальный агент Маккэри. Пройдемте с нами.

* * *

Айрин сидела на террасе и смотрела на море. В глазах ее было отчаяние. Она слышала голос Маркси Хеллера, много раз предупреждавшего опасаться сицилийцев.

— Евреи в нашем бизнесе не лучшие люди, дорогая, но и евреи, и ирландцы, и цветные — они хоть немного, но люди. У них есть сердце. Иное дело — сицилийцы. Сицилийцы даже не тратят своих денег, потому что это «горячие» деньги, которые выводятся за границу. Среди них в сто раз больше миллионеров, чем в других бандах. Простые солдаты на зачистках, на грязной работе — и те миллионеры. А когда они умирают, сколько остается их семьям? Пять тысяч. И все. Остальное забирают боссы. Что боссам делать с этакими деньгами? На что можно потратить эти миллиарды? Они тратят их на самое дорогое — на покупку власти. Больше денег — больше власти. В конце концов, они купят всех, и каждый станет работать на сицилийцев. Помни об этом, Айрин, береги свою свободу. Они нуждаются в твоих услугах, чтобы получить больше власти, и они платят, поскольку ты специалист со стороны. Но если ты перейдешь к ним, они будут тебя обирать.