Мэтт Хейг - Последнее семейство в Англии

Я уставился на Фальстафа, когда все эти новости улеглись в моей голове.

– Он знает об этом?

– Она хотела, чтобы он узнал. Почему она выбрала парк для своих действий? И она все равно ему рассказала. Прости, буйнохвост, но теперь ты должен узнать правду. Семья, которую ты изо всех сил пытался защитить, вот-вот распадется, и не по твоей вине. Ты ничего не сможешь сделать. Ошибки совершались еще до твоего появления. Признай, спрингеры дело говорят. Это их ошибки, буйнохвост. Их ошибки. Они никак не связаны с тобой. Ты просто домашний питомец, лабрадор, который сидит в углу комнаты и смотрит, как все происходит. Остальные поняли все уже давным-давно . Мы ничто. Мы живые украшения. Мы продаем туалетную бумагу и мечты о Семейной жизни. По крайней мере, мы можем хотя бы насладиться процессом.

Он замолчал, понюхал мое ухо.

– Я поделюсь с тобой своей теорией: человеческие Семьи обречены на распад. Они хотят слишком многого. Болтают слишком много. Они построены на лжи, которая может выйти наружу, а может и нет, но они все равно распадаются. Ну, так почему бы и нам не соврать? Почему бы нам не притвориться, что нет ничего важного? Почему…

Это был не тот пес, который совсем недавно гонялся за белками. Он дрожал и говорил быстро. У меня было впечатление, что он отпускает что-то, освобождается от всех тайн, которые хранил за все годы жизни с Саймоном. Он часто дышал, ему не хватало воздуха, и одышка была сильнее, чем обычно.

Мне было все равно. Он меня подвел. Семья была на грани распада. И он ошибался. Это была не их вина, а его. Он правда верил, что люди – хозяева своей судьбы? Неужели он не видел и не чуял того, что видел и чуял я? Если бы собаки держались вместе, весь человеческий род был бы в порядке, даже бессобачные. А если бы с людьми все было хорошо, всем нам было бы хорошо. Неужели он этого не видел? Не видел связей между всем этим? Если одна Семья в опасности, все в опасности. Так что да, я был безумно зол на него. На него и на все, во что он верил. А точнее, во что не верил. Но я не дал ярости овладеть мной.

Семью еще можно спасти.

– Когда?

– Что «когда»? – прохрипел он.

– Когда Саймон собирается сказать Адаму о Шарлотте?

Фальстаф все еще боролся. За воздух, в основном. Но также и с собой, со своим спрингерским характером. С одной стороны был Фальстаф, который ныряет головой в вонючую кучу, а с другой – тот, кто говорит правду, и он не знал, как себя вести. Я вспомнил, что однажды он мне сказал: «Все собачье царство в моей крови». И словно все собачье царство теперь вовлеклось в микровойну в этом жирном старом потном тельце.

– Не знаю, буйнохвост. Правда, не знаю.

Я знал, что это ложь, так что разыграл последнюю карту.

– Шарлотта позволяет мне лежать на ее постели часами. Она единственная, кто разрешает мне это. Она говорит мне всякое. Она единственная понимает . Она не знает о Пакте и подробностях моей миссии, но она знает, зачем я здесь. И когда что-то идет не так, она смотрит на меня, и я знаю, о чем она думает. Она думает: почему я не помогаю, почему я позволяю этому случиться? – Я видел, что он колеблется, и надавил еще. – И я знаю, что если бы ты был со мной, ты помог бы мне, и она перестала бы задавать эти вопросы.

Фальстаф, все еще тяжело дыша, с болью зажмурился. Он выглядел так, словно я оторвал ему лапу.

– Ладно-ладно-ладно, – сдался он. – Ты меня поймал. Чертова лабрадорья кровь, она ослабляет силу воли. Он говорил… говорил, что скажет в следующий раз, когда увидит его. Говорил, ему не терпится увидеть его лицо. А потом… потом он сказал что-то странное.

– Что странное?

– Сказал, он, возможно, ослабит хватку и упадет. Я не понял, что он имел в виду.

Все мое тело онемело. Ослабит хватку.

– Скоростной спуск, он собирается сказать ему на полпути, когда они будут спускаться с утеса.

Фальстаф повернулся ко мне, обнюхал меня, чтобы понять, что я чувствую. Он отпрянул, обеспокоенный.

– Что ты собираешься делать?

Я уже трусил назад к Адаму, когда ответил:

– Я собираюсь защитить Семью.

– Но что это значит?

Я бежал, думая о Шарлотте, лежавшей на полу ванной, и оставил вопрос Фальстафа без ответа – он так и повис в воздухе.

Два дня спустя Саймон, враг, гладил меня по голове, сидя в гостиной Семьи. Мне потребовалась вся лабрадорья выдержка, чтобы не повернуться и не цапнуть его за руку.

Адам был там же, конечно. И Кейт. Хэл и Шарлотта уехали в город, как обычно в субботнее утро. Бабушки Маргарет тоже не было, хотя ее тысяча запахов все еще наполняла комнату.

– Что мне нужно? – спросил Адам, пытаясь скрыть тревогу.

– Захвати только самого себя, – объявил Саймон. Он пялился на грудь Кейт, пока говорил. – Все снаряжение у меня в машине. О, разве что у тебя есть пара прогулочных ботинок.

– Прогулочные ботинки, точно, – Адам зевнул, с ним это случалось, когда он нервничал, и отправился наверх.

Кейт и Саймон остались одни. Саймон улыбался, уже не смотрел ей на грудь, но еще гладил меня по голове.

– Как, думаешь, он это воспримет? – спросил он ее.

– Воспримет что? – прошептала Кейт, одновременно гневаясь и пугаясь.

– Новость. Про нас.

– Нет никаких нас, Саймон, и ты это знаешь. – И по тому, как она это сказала, и как Саймон ответил, я знал, что это правда. По крайней мере, ее правда.

– Пусть так, но это все равно новость.

– Прошу, я твержу тебе уже всю неделю: сейчас не лучшее время. Если ты заботишься о Шарлотте, если заботишься обо мне, ты подождешь.

Наверху зазвонил телефон.

– Я отвечу, – крикнул Адам с лестницы. Саймон ждал, чтобы убедиться, что звонят не Кейт, его рука тихо лежала на моей шее. Звонили не ей, и он продолжил говорить.

– Слушай, Кейт. Тебе от этого не уйти.

– Уйду , ведь ты же ушел . И почему ты так говоришь? Это реальная жизнь, Саймон. Это не игра… – Но затем она осеклась, возможно, осознав, что разговаривает как он. Полагаю, человечья проблема в том, что люди все повторяют по много раз. Каждая ситуация – это отголосок предыдущей. Даже серьезные ситуации вроде этой. Исход уже очерчен. И преимущество собак в том, что мы знаем, когда заткнуться. Мы знаем, когда взять себя в лапы.

– Ты устала, Кейт. Ты устала от всего этого. – Он критически оглядел комнату. – Это не ты. Хватит себя обманывать.

Она посмотрела на него и на мгновение ее лицо смягчилось.

– Я горжусь своей жизнью и своей семьей. Я много трудилась ради всего этого , и не дам тебе это забрать.

Голос Адама был слышен наверху: он говорил по телефону, но слов было не разобрать. Саймон взглянул на потолок, в то самое место, где стоял Адам, и затем снова повернулся к Кейт.

– Я люблю тебя, – сказал он с намеренной угрозой.